Конечно, если бы я написал, что я умер не в результате инфаркта, а в результате запоя, то я бы вызвал в России значительно более могучую волну сочувствий и соболезнований – к алкоголикам Россия питает особо нежные чувства и умиляется ими даже когда они ещё живые. Но мне не пристало пробуждать добренькие чувства ни лирой, ни смертью, а потому я решил вызвать чёрно-белую зависть и написал "Обстоятельства смерти Михаила Армалинского", которые и были восприняты по всему русскоязычному свету с должной завистью к "мертвецу".
Моё четырёхмесячное пребывание на том свете раскрыло для меня многие тайны. Так, например, не профессор, как оказалось, а лектор Тартуского университета Роман Лейбов раскололся, что является скрытым трансвертистом. Он нарядился в женское платье и, назвавшись Ириной Дуровой, заигрывал с составителем
Сие произведение, кстати, оказалось лучшим из всего, что Лейбов написал за всю жизнь, так что ему следует не снимать женского платья и продолжать разгуливать в нём в прекрасном образе умницы Дуровой.
А вот Михаил Осокин, говорун новостей из какого-то телевизионного сточного канала, выдал статейку
В общем, много чего наслучалось после того, как все радиотелестанции великой Керосинии объявили минуту всенародного молчания, а туалетно-бумажные СМИ поместили мои портреты в траурных рамках на первых страницах. Об интернете и говорить нечего – вся моя смерть "вошла в поговорки".
В результате этого "смертельного трюка" посещение моего сайта возросло в восемь раз. Книжки мои стали активно продаваться. Куча народа меня, "мёртвого", зачитала и зауважала, возлюбила и возненавидела. Так что сплошной прибыток денег и эмоций. А ведь на них и строится вся человеческая житуха.
Когда же я в действительности умру, то поначалу люди не поверят, подумают, что я опять шучу, и будут продолжать считать меня живым, продлевая таким образом мою земную жизнь. А когда они всё-таки убедятся, что я и впрямь отбросил хвостовик, то тогда люди начнут ждать моего воскресения. И правильно сделают – ведь я и тогда обязательно воскресну!
С
облазнительные части и отвратительные куски исламаИслам начался для меня в детстве с Хаджи Насреддина, который научил какого-то Плохиша громко повторять на свою голову оскорбительную присказку:
Особо меня впечатлял поцелуй под хвост. Наивный, я недоумевал – почему под хвост? Потом понял.
Жил я на Петроградской стороне, неподалеку от мечети, единственной тогда в Ленинграде. Многоцветный изразцовый купол, всегда закрытые двери, торжественная мрачность здания, близость с дворцом Кшесинской, воспетой Маяковским за "дрыгоножество" – всё это делало мечеть таинственной, непонятной, а следовательно – страшноватой.
Ещё мама моя с дедушкой и бабушкой жили во время войны в Самарканде – тоже мусульманская тема.
Вот, пожалуй, и все мои контакты с исламом до счастливого выезда из многонационального СССР, жившего по горло в дружбе народов.
В Штатах я из бескорыстного любопытства читал Коран, вернее его неполный перевод на русский. Дореволюционный перевод Крачковского, перепечатанный без комментариев, полный витиеватых красивостей, утомляющих своей малопонятностью. Но я вычитал там про женщин, что-то весьма здравое, но потонувшее в восточных сладостях. Так что я это дело отложил как слишком приторное. (Я ещё не добрался до русского нового академического Корана, изданного московским