В департаменте привычно шумно и непривычно много трезвонит телефон. Внезапно оказывается, что у мисс Майлз хватает если не друзей, то хотя бы приятелей, которые обрывают линию с самого утра. Сажаю Шона отвечать им, молча переглядываюсь с напарниками. Не вписывается. Хоть убей, не лезет Элли в схему «живет одна, ни с кем не общается». Но ведь сообщили о пропаже тоже с большим опозданием – последний звонок с телефона мисс Майлз был двадцать седьмого сентября утром, вечером того же дня ее видели в спортзале. Если предположить, что тогда она и пропала, значит, до заявления прошло две недели.
Захари копается в телефоне Элли, Эзра общается с фейсбуком, а у меня неожиданно есть время подумать. И я, подумав, звоню миссис Роуз с ее «милым подростком». Потому что именно в этой больнице лежала Электра Рейн сразу после аварии без малого десять лет назад.
– Девочка? – задумчиво переспрашивает медсестра. – Ну да, может быть, и девочка. Ой, да, точно! Как же я могла забыть! Но лицо точь-в-точь такое!
Не точь-в-точь, но брат и сестра в самом деле похожи. Собираюсь поблагодарить и повесить трубку, когда мне в ухо тараторят:
– Я узнала, к кому приходил тот второй милый мальчик! Все время забывала вам позвонить. Доктор Литтл, конечно же!
– Элбет Литтл? – переспрашиваю.
– Да, да! Только он к ней так и не попал. Сидел под дверью, сидел. А потом – раз, и ушел. Записи у него не было, очередь он тоже не занимал, даже не пытался. Так странно…
Поддакиваю миссис Роуз, одновременно листая дело десятилетней давности. Не нравится мне степень косвенности улик. Еще больше не нравится, как стремительно все тогда решили. И мальчишка, бродяга с лицом покойника.
Хотя как раз он мне, пожалуй, заочно нравится. Хотя бы тем, что живой.
Электра обещает, что остальные смогут пройти, когда я закончу тест, так что на лестнице собираются все, переговариваются тихо. Мори пропускает меня к двери, но я медлю. Напоминаю камере:
– Я проходил этот бокс. С тобой.
– Но ты не сделал татуировку, – реагирует Электра так быстро, словно ждала этих слов. – Значит, придется проходить заново.
Рука в нише. Так странно видеть на своей коже татуировку гостя, читать раз за разом свое имя и назначенную мне роль. «Жертва». Знаю, это просто издевка, ложь, но она слишком точно накладывается на мой страх, обжигает сомнением – вдруг так и есть? Вдруг это – то, как меня видят? Слабый, неспособный справиться ни с чем. Но тут никто и не должен справляться один. Просто раньше у Эдриана в напарниках был Миротворец, а теперь – живые люди.
Двери открываются. Замираю, в ужасе глядя на лабиринт. Он выглядит кошмарно. Хуже, чем для любого из гостей. Невероятно сложно. Автогенерация. Она использовала автогенерацию.
– Зачем? – отчаянно спрашиваю камеру. – Я же здесь не один. Ты ненавидишь только меня, давай решать это между собой!
– Я тебя тоже просила, – зло напоминает сестра. – Что ты мне ответил?
Сжимаю кулаки, но все равно пытаюсь добиться помилования:
– Что мне сделать, чтобы ты упростила лабиринт? Хотя бы его половину, пожалуйста!
Слушаю тишину. Мори спокойно подходит к трубе, застегивает наручник. Говорит не оборачиваясь:
– Ты знаешь, что она хочет получить. Нет смысла торговаться.