Талант, однако, редкая близость душ – узнать брата по воплю.
– Это может быть старая запись, – резко отвечает Элли.
Бет это совершенно не успокаивает, но ее напарница так просто не сдастся. Что ж, хорошо.
– Идите к прозрачной двери в доступную зону. Ждите там и сможете убедиться, что я не блефую.
У всех лестниц есть тупиковые двери, запертые без возможности открыть их иначе, кроме как с моей панели. О том, что сквозь прозрачную дверь они обе увидят меня, я думаю, только пересекая третий этаж. Еще можно отступить, прикрыть лицо, но я только улыбаюсь, поднимаясь вверх. Однажды это должно было случиться. Почему не сейчас?
Бет уже стоит у дверей, Элли на полшага позади. Обе сдавленно охают, когда я выхожу к ним. Не давая опомниться, показываю планшет, Бет, едва глянув на него, закрывает глаза. Усмехаюсь, советую мягко:
– Иди и помоги ему. Дверь откроется только для тебя.
Она оглядывается на напарницу, та стоит неподвижно, не сводя с меня взгляда. Повторяю:
– Уходи, Элбет.
И она слушается.
Мы остаемся одни. Вдвоем.
– Я думала, ты умер, – выдыхает Элли надломленно.
Она стоит за прозрачной дверью, такая близкая, такая живая. Протягивает руку, прижимает ладонь к разделяющему нас пластику, и я, не в силах удержаться, повторяю ее жест. Смотрю в треугольное лицо, похожее на мое собственное, а она говорит медленно:
– Знаешь, иногда ты мне снился. Словно эхо прошлой жизни.
Эхо? Да, пожалуй, для нее я не более чем эхо. Вглядываюсь внимательней, убеждаясь, – в этих глазах нет моей сестры. Хочу развернуться и уйти, когда она, словно почувствовав, спрашивает:
– Что с тобой случилось, братик? Родители сказали, моя прошлая семья погибла.
Мне больно от этих слов, от ее лица, от ярких голубых глаз. Кривая усмешка змеей выползает на губы, капает с них ядом:
– Они были правы. Я погиб. В тюрьме. При побеге. В трущобах. Эдриан Рейн погиб сотню раз, прежде чем родился Миротворец.
Сжимаю ладонь на стекле в кулак, словно пытаясь собрать себя заново, раскладывая по полочкам, – маньяк-похититель направо, невиновный мальчик налево. Элли отшатывается. Наверное, приняла жест на свой счет. Плевать.
Я отступаю в темноту, когда она говорит со звенящей в голосе уверенностью:
– Этот твой Миротворец – просто маска, за которой прячется мой брат. И я его оттуда достану.
Ты? Меня? Смеюсь, уходя дальше, к себе. Нет, Элли. Ты – не моя сестра. Ты карнавальный костюм, милая бутафория, созданная твоими «родителями». И ты меня не достанешь, не надейся. А вот Электра… Да. Я хочу наконец-то с ней встретиться.
Планшет в руках, Бет уже в боксе, обнимает Эла.
– Со мной все в порядке, – улыбается он. Гримаса выходит болезненной.
– Никогда больше не верь его угрозам, – коротко просит Бет. Даже не спрашивает ничего, сразу догадываясь, что брат пришел в ловушку добровольно. – Он ничего не смог бы нам сделать.
– Смог бы, – хмыкаю я еще не в микрофон и слышу, как одновременно то же самое говорит Эл. Раньше это разозлило бы. Сейчас…
«Отражения одной и той же ситуации», – недавно сказала Бет и была права. В таком случае, сходство мыслей не должно меня удивлять.
Эл чуть отстраняется, сестра отпускает его, расцепляются руки. Они смотрят друг на друга еще мгновение, прежде чем шагнуть в открывшиеся двери. Тест начинается. Инструкция, несколько минут наблюдения, пока автоматика работает сама, снова инструкция, их ответы и мои решения – запланированный, естественный круг.
Но происходит что-то странное. Вместо того чтобы решать, я высматриваю в гостях подтверждение ответам, улыбки, кивки или, наоборот, удивленные взгляды. Слушаю их внимательней, чем Миротворца в себе, и несколько раз, когда он засчитал бы ошибку, позволяю им самим решать, что – правда, а что – нет. К тому же эта пара совершенно синхронна. Стоят рядом, как в боксе с наручниками, когда коснуться нельзя, но цепь связывает накрепко. Мне кажется, невидимая нить между ними наконец-то срослась, перестала доставлять неудобства.
Как обычно, спешу с выводами. На последний вопрос Бет вздыхает:
– Прямо сейчас хочу нормальные лекарства и отправить Винни в диспансер. Если о невозможном, то чтобы мой… Наш отец не был… – Она проглатывает ругательство. – Таким, каким он был.
Эл задумчиво кивает, совсем как сестра.
– Чтобы моей мамой была твоя мама, – улыбается, глядя на Бет.
Они оба не слышат, что она на самом деле говорит. То, что Эл сказал во втором боксе, искренне. Он словно забыл, что раньше разрывался между жаждой любви и желанием, чтобы сестры не было в его жизни. Бет до сих пор не решается даже подумать об этом. Стоит ли ей подсказывать?
Курсор замирает над указанием ошибки, я медлю. Кажется, недавнее выступление Рики все-таки меня задело.
Что я знаю о них? Имею ли право судить об их мыслях и желаниях?
Не успеваю ничего решить – автоматика, настроенная принимать ответ, если я не запрещу это, срабатывает раньше. Бокс открывается, на пороге уже стоят Элли и Бемби, у обеих такие лица, что шутить про очередь никому не хочется. Элли просит:
– Пните тех, кто вчера проходил. Нам надо спуститься вниз!