Взаперти

– Мы в Петербурге, здесь прокурорский надзор настоящий. Даже вам, господин Лыков, с рук не сойдет. Пугайте дураков.

Вовка был прав. В столицах – Петербурге и Варшаве – бить арестованных действительно не позволялось. В Москве с приходом в МСП Кошко[23] тоже мордовать перестали, хотя раньше лупили в хвост и в гриву.

Лыкову пришлось менять тактику. Он начал стращать арестованного тем, что имел в колоде. Сопротивление полиции, соучастие в трех убийствах через продажу оружия, нанесение ущерба казне, проживание в столице вопреки запрещению… Бандит только смеялся. Больше исправительных арестантских отделений за это не дадут. А для настоящего фартового отделения навроде санатории. Их пугает лишь каторга. Тюрьма или арестантские роты считаются легким наказанием[24].

Расстались сыщик и бандит без злобы. Лыков уже давно смирился с потерей друга. Тем более Форосков предал его, заманил в засаду, не выдержав побоев. Чего уж теперь ворошить прошлое…

До вечера Алексей Николаевич писал черновик акта дознания. Следовало допросить остальных членов шайки, найти среди них самого слабого и начать его колоть. Жалко, что бить нельзя. Это быстро развязывает языки. Придется попотеть. А если подкинуть в конфискованные вещи тот пистолет системы «Астра», из которого убили немецкого коммивояжера? Пушку тоже стянули с таможни, ее номер записан в накладной. Немца застрелили в Озерковой слободе, на берегу бассейна Обводного канала. Пистолет обнаружили неподалеку, под забором Глухоозерской фермы. Уже ясно, что оружие то самое: поля нарезов на пуле соответствуют нарезам в стволе. И хотя баллистическая экспертиза еще не признана официально, ребята Мохова этого не знают. Они струхнут и что-то да расскажут. Незаконно, да, но в первый раз, что ли?

Лыков решил завтра обсудить эту идею с начальником столичной сыскной. Филиппов считался строгим законником. Но три убийства… Те, кто продал гайменникам оружие, – фактические соучастники. Стоит ли их жалеть? Убрать из города, чем дальше, тем лучше. И срок дать максимальный.

Дома за ужином сыщик был рассеян, но вовремя спохватился и предложил жене сходить в гимнастический зал полицейского резерва. Супруги лишь год прожили на Московском проспекте. Пискаревка со своей неустроенностью раздражала их обоих, и они переехали в новый доходный дом в начале Каменноостровского проспекта. Дом был дорогой и модный, строил его сам Лидваль. Лыков оказался соседом Витте, поселившегося рядом в собственном особняке. Сыщик и бывший премьер-министр вежливо раскланивались по утрам и вели разговоры на политические темы. Соседкой с другой стороны была Матильда Кшесинская. Ну и ходить с супругой по развлечениям стало значительно проще.

В гимнастическом зале резерва проходили городские соревнования любительских команд по партерной гимнастике. Модный спорт! Участники выстраивали живые пирамиды в три и даже в четыре этажа. «Майские жуки»[25] под руководством знаменитого Крестьянсона побеждали два года подряд. Но в этом году серьезную конкуренцию им неожиданно составили пажи. В Пажеском корпусе появился среди преподавателей хороший специалист и здорово продвинул развитие спорта. Еще одним сильным соперником стала команда Петербургского общества народной трезвости при Народном доме имени императора Николая Второго. Финал обещал быть интересным.

Ольга Дмитриевна тут же согласилась. Давно они с мужем никуда не выходили. Тот любил всякие варварские развлечения вроде бокса и французской борьбы, Оконишникова же предпочитала театр. А тут хоть красиво.

Супруги неплохо развлеклись, а после состязаний заглянули в «Кюба». На этот раз обошлось без великих князей, облюбовавших ресторан до такой степени, что официантами туда стали брать отставных солдат гвардии, поневоле знавших эту публику в лицо. Лыков князей не любил. Он по роду службы был осведомлен о таких секретах правящего дома, что хоть стой, хоть падай…

Лыков с Оконишниковой славно откушали. Сыщик истребил уху из двинских стерлядей с налимьей печенкой и цыпленка радзивил с соусом перигор. Запил водкой вперемешку с аи-сек[26]. Ольга Дмитриевна угостилась спаржей натурель с соусом муслин и мороженым.

Утром следующего дня статский советник пришел в департамент как обычно к десяти. Голова была свежей, настроение бодрым. Он решил нынче же обсудить с Филипповым свою идею насчет пистолета. Взялся уже за телефон, но тот зазвонил прежде.

– Лыков у аппарата, – произнес в трубку сыщик. И услышал в ответ взволнованный голос Сенько-Поповского:

– Алексей Николаевич! Беда…

– Что случилось, Леонид Андреевич? Справка моя не понравилась Золотареву?

– Все хуже, – упавшим голосом ответил коллежский асессор. – Подследственный Мохов умер сегодня ночью в камере.

– Да вы что? Я допрашивал его днем, он был совершенно здоров! Вскрытие уже сделали? Что сказал доктор?

В трубке возникла пауза, потом секретарь сообщил:

– Мохов умер от сильных побоев. Которые, по словам сокамерников, нанесли ему вы вчера на допросе.

Сыщику показалось, что он ослышался:

– Кто нанес? Сокамерники?

– Нет. Вы нанесли, вы.