Взаперти

Прошел час. Напряжение в зале нарастало. Наконец двери совещательной комнаты распахнулись, и судьи вышли в зал заседаний. Они расселись по местам с непроницаемыми лицами. Лишь Желтоножкин бросил на сыщика очередной сочувственный взгляд, и Алексей Николаевич понял, что он признан виновным. Но какое наказание, каторга или арестантские роты? Кровь бросилась ему в голову. Виновен, виновен… Ах они, сволочи. Столько лет он грудью защищал этот мир фраков, орденских лент, дамских духов… Не только их, конечно, а и простых обывателей тоже. Но судят его фраки! Волостной старшина явно на стороне статского советника, но что он мог там сделать один? Неужели приговорили каторгу? Ведь это то же самое, что смертный приговор, только отсроченный. Даже хуже: живи и жди, когда тебе сунут жулика[64] под ребро, в бане или на прогулке…

Председатель встал, взял бумагу. В наступившей тишине Лыкову показалось, что он слышит стук своего сердца.

– Объявляю резолюцию о сущности приговора по делу статского советника Лыкова. Решением настоящего суда подсудимый Алексей Николаевич Лыков признан виновным по статье тысяча четыреста восемьдесят четвертой Уложения о наказаниях уголовных и исправительных…

Все ахнули, и опять стало тихо. Председатель продолжил:

– …в том, что в запальчивости и раздражении нанес подследственному Владимиру Иванову-Мохову увечья, повлекшие за собой смерть указанного Мохова… умышленно, но не с обдуманным заранее намерением.

По залу снова пошел гул. Председатель поднял колокольчик, все стихло, и он продолжил:

– Учитывая вышесказанное, а также предыдущую беспорочную службу подсудимого, он приговаривается согласно статье тридцать первой сего Уложения к исправительным арестантским отделениям по второй степени, с лишением всех особенных, лично и по состоянию присвоенных прав и преимуществ. Приговор окончательный, обжалованию в апелляционном порядке не подлежит, лишь может кассироваться Сенатом.

Откашлявшись, Крашенинников закончил свою речь разъяснением:

– Настоящим я изложил вам сущность приговора. В окончательном виде сам приговор будет объявлен здесь же пятого января в одиннадцать часов дополудни. Приглашаю слушателей явиться в указанное время по билетам, они будут действительны. Подсудимый до объявления приговора находится под домашним арестом, если внесет за себя залог в тысячу рублей. А теперь все свободны, прошу очистить помещение.

Зал медленно опустел. Подошел Сандрыгайло, ободряюще похлопал Лыкова по плечу и сказал со значением:

– Не каторга!

Алексей Николаевич вяло кивнул, тяжело ступая, перебрался к жене и сел рядом с ней. Ольга Дмитриевна молча обняла его, но плакать при чужих не стала, сдержалась. Сыщик видел, как, довольно ухмыляясь, покинул зал Эгнью и как Сергей вышел следом за ним. Хочет узнать, где остановился британец, но зачем это теперь?

И тут же сыщик одернул себя. Рано опускать руки! Он еще покажет англичашкам, на что способен русский человек. Он будет бороться. Он не один, друзья помогут. И на Фонтанку, 16, еще вернется статский советник Алексей Николаевич Лыков, чиновник особых поручений при министре внутренних дел в пятом классе, командированный для занятий в Департамент полиции. В ленте и с другими орденами. Займет обратно свой кабинет и снова примется ловить всякую нечисть. Единственное, что он умеет и хочет делать…

У обвиняемого осталось всего сорок восемь часов свободы. Крашенинников дал лишь столько времени на выработку окончательного приговора. По Уставу уголовного судопроизводства мог дать и больше, целых две недели! Но не дал. И правильно сделал. Чего тянуть? Только хуже: сидеть и ждать, смотреть, как неумолимые часы отсчитывают, сколько тебе осталось на свободе…

Суд отказал обвиняемому не только в этом. Согласно статье семьсот семьдесят пять Устава, суд мог, «когда предоставляются особые уважения к облегчению участи подсудимого, ходатайствовать перед Его Императорским Величеством через министра юстиции о смягчении наказания, выходящем из пределов судебной власти, или даже о помиловании подсудимого, вовлеченного в преступление несчастным для него стечением обстоятельств». Мог, но тоже не стал. Идти против Щегловитова никто не решился.

Все сидели и ждали, пока штабс-капитан Лыков-Нефедьев сбегает в казначейство. Наконец он вернулся с ассигновкой о внесении залога. Тотчас судебный пристав вручил Алексею Николаевичу под роспись определение о домашнем аресте. Теперь он был уже не подсудимый, а осужденный. И обязательство о неотлучке с места жительства заменялось на более жесткое. Последние сорок восемь часов осталось ему провести дома у очага, с любящей женой, сыном и внуками. Эх…

Два дня пролетели быстро. Лыков ушел в себя, мало разговаривал, но в целом смирился. Ведь заранее было ясно, что сорвавшиеся с цепи министры не оставят строптивого сыщика на свободе.