Взаперти

– И вы надеетесь, что мы в это поверим? Ах, как наивно. Только представьте, уважаемые судьи и сословные представители, такую картину. Двое бьют третьего смертным боем, ломают ребра, повреждают внутренние органы. Тот кричит, вырывается – он же не хочет умирать! А вдоль стенки стоят еще три человека и спокойно за этим наблюдают. Не зовут надзирателя, не пытаются остановить мучителей, а просто глазеют. Возможно ли такое?!

На этих словах прокурор вновь обратился к подсудимому и с издевкой переспросил:

– Таки не били?

– Я только что ответил: не бил.

Устарговский повернулся к судьям и картинно развел руками:

– Нет слов!

Глава 8 Приговор

В процессе был сделан небольшой перерыв. По его окончании обвинитель выступил с речью. В ней он обобщил ранее сделанные выводы в пользу тяжкого приговора и повторил свое требование: наказать подсудимого десятью годами каторжных работ с лишением всех прав. Речь произвела впечатление: все ловко подогнано один к одному, Лыков кругом виноват… Всю жизнь пускал в ход кулаки, пустил и здесь. Заранее обдуманное намерение налицо. Нанесенные погибшему повреждения говорят об этом же: они не случайны, а неизбежно смертельны.

Устарговский сел, явно довольный своей речью, и свысока посмотрел на соперника. Настала очередь защиты.

Присяжный поверенный Сандрыгайло вышел на трибуну, разложил перед собой бумаги и начал неожиданно. Он зачитал из формуляра подсудимого длинный перечень его наград и еще более длинный список перевязочных свидетельств[63]. Один из судейских, а именно Нессель, при этом саркастично ухмылялся. Ему вторил прокурор: мол, чего перечислять прошлые заслуги… Но остальные судьи слушали внимательно, а лужский предводитель Тиран даже приставил ладонь к уху и кивал при упоминании каждой новой награды. Дюжина монарших благоволений, солдатский Георгий, шейная Анна с мечами «в виде совершенного исключения, за особенное мужество». Станиславская лента. Владимирские кресты четвертой и третьей степеней, причем петличный получен в двадцать два года от роду. И множество других отличий.

Малюта Скуратов пытался оборвать присяжного поверенного, заявив председателю:

– Все это не относится к делу, давайте беречь время.

Но председатель парировал:

– Еще как относится. Мы решаем судьбу заслуженного человека. И потом, вспомните статью тысяча сто девятую Устава. Как там? «При постановлении приговоров о должностных лицах надлежит всегда рассматривать их послужные списки или аттестаты о прежней службе, чтобы удостовериться, не заслуживает ли обвиняемый особого снисхождения по прежней долговременной и беспорочной службе или по каким-либо отличным заслугам и достоинствам».

Нессель сразу умолк. А ободренный Сандрыгайло дочитал свой кондуит до конца. Потом он отложил бумаги и заявил:

– Уважаемые господа! Вот такого человека вы собираетесь сейчас предать правосудию. Подумайте и взвесьте все еще раз. Кто свидетели обвинения? Два разбойника, грабитель и парочка воров. Ай да публику подобрал господин товарищ прокурора. Других-то не нашлось. Надзиратели в голос утверждают, что никаких странностей в поведении Мохова, когда он шел с допроса, не заметили…

– Позвольте! – вскочил с места коллежский советник. – А выводной Фуршатов? Вы его не считаете за человека?

– Ах, этот… – словно только что вспомнил адвокат. – Ваша честь! Вот ответ мезенского исправника на мой запрос. Никакой спичечной фабрики в городе Мезень нет и никогда не было. И человек с фамилией Фуршатов там не проживает. Ни в какие права наследства он в Мезени не вступал. Думаю, все догадались, что это значит. Из числа надзирателей этот свидетель единственный дал показания против моего подзащитного. Заранее, еще на стадии предварительного следствия. И сбежал, чтобы не быть уличенным во лжи на суде.

– Протестую! – снова воскликнул Устарговский. – Мало ли что бывает? Фуршатов мог заболеть, не доехать до города по иным обстоятельствам. Жизнь не укладывается в ваше прокрустово ложе, господин защитник.

– Вы меня не слышите, господин обвинитель. Я только что сообщил со ссылкой на официальную бумагу, что нет ни фабрики, ни человека. Нету! И на суде его тоже нету. Где он?

Товарищ прокурора замешкался с ответом, а присяжный поверенный продолжил:

– Конечно, он сбежал… Свидетельские показания доктора Окошкович-Яцыны тоже нельзя полностью принять на веру. Он безапелляционно утверждал, что смертельные повреждения подследственный Мохов мог получить только на допросе у обвиняемого. Но точно такой же доктор медицины по фамилии Зильберберг с уверенностью говорит, что мог и в камере, от других арестантов. Кому верить? Ясно кому.

– Вам ясно, а нам нет, – сердито сообщил Устарговский.

Август Мефодьевич живо повернулся к нему и переспросил: