Взбаламученное море

- Ничего!.. - повторила Соня и в дорожном капотце, с выпущенными белыми зарукавничками, положила ручки на стол и стала лукаво глядеть на студента, давно уже поместившегося невдалеке от нее и жадно на нее смотревшего.

Надежда Павловна, напоив молодежь чаем, наконец вспомнила о муже.

- Где же Петр Григорьевич? - спросила она.

- Я здесь... озяб ужасно, - отозвался тот с печи.

- Какой нежный, скажите! - заметила ему на это Надежда Павловна.

- Чего нежный!.. Шуба никуда не годится...

Шуба в самом деле до сих пор еще стояла колом. Надежда Павловна послала на печку стакан чаю, а у самой в тепле так разболелась голова, что она и сидеть не могла: встав, как пьяная, с места, она сказала:

- Я пойду, прилягу!

Им с Соней было постлано за перегородкой.

- А ты еще посидишь? - прибавила она, обращаясь к дочери.

- Посижу! - отвечала та.

Надежда Павловна осталась как бы в недоумении несколько минут, но потом, приговоря: "хорошо!", ушла.

В этом заключалось целое море материнской нежности. Она очень хорошо видела, что дочери хочется посидеть со студентом, и хоть, может-быть, считала это со своей стороны не совсем приличным, но не в состоянии была воспрепятствовать тому.

Оставшись вдвоем, молодые люди несколько конфузились друг друга.

- Ах, какие у этого господина ужасные усы! - проговорила Соня, показывая на ползшего по столу таракана.

- А вот я его заключу сейчас, - сказал студент и обвел кругом таракана водяную жидкость.

Таракан действительно засовал рыльцем туда и сюда и не мог ниоткуда вылезти.

- Ну что, освободите его! - возразила Соня и протянула было ручку, чтоб обтереть воду.

Студент не допускал ее. Руки их встретились.

- Отпустите его! - сказала наконец Соня строго и серьезно, и Александр сейчас же ей повиновался.

После того она обратила внимание на висевшее перед образом яйцо.

- Ах, какое большое яйцо! - сказала она.

- Это, должно-быть, лебединое, - объяснил ей студент.

- Зачем же оно тут висит?

- У крестьян всегда так, - отвечал Александр нехотя.

Видимо оба говорили совершенно не о том, о чем бы им хотелось.

С печки в это время начал уже явственно слышаться храп Петра Григорьевича.

- Опустите вашу ручку под стол, - проговорил вдруг Александр, наклоняясь низко-низко над столом.

Соня сделала движение, чтобы в самом деле опустить ручку; но в это время дверь скрипнула. Молодые люди вздрогнули и пораздвинулись.

В избу вошел хозяин с еще более всклокоченною головой и бородой и стал оглядывать избу.

- Где ваша девушка-то тут? Шла бы ужинать!.. Дашутка! крикнул он.

И Дарья действительно появилась откуда-то из-за печки, где она было-прикурнула.

- Она была здесь! - сказала, закусив губки, Соня.

- Да, - прошептал и студент, не менее ее сконфуженным голосом.

Дарья однако, ни в чем, кажется, неповинная, смиренно ушла, а Никита не уходил.

- Я вот все на молодого-то барина гляжу, признать никак не могу, чей такой? - сказал он, не спуская с Александра глаз.

- Я Аполлинарии Матвеевны Баклановой сын, - отвечал тот.

- Слыхал... Папенька-то у тебя ведь ныне помер?

- Да!

- Ты сам-то из военных, что ли, али, может, межевой? продолжал Никита, уже садясь на лавку.

Он заметно был выпивши.

- Я студент, - отвечал Александр.

- В ученьи еще, значит. По росту-то, словно бы и службу тяпать пора.

- Это все равно, что на службе: нам дают два чина.

- За что ж это?

- За ученье.

Никита покачал головой.

- Плохо что-то, паря, ваше ученье-то, - сказал он: - много тоже вот вашей братьи этаких проезжает из кутейников и из дворянства; пустой народ, хабальный.., офицеры невпример подбористее будут, складнее.

Александр на это счел за лучшее только усмехнуться.

- В женихи, что ли, к барышне-то ладишь? - не отставал от него Никита, показывая головой на Соню.

- Нет, не в женихи, - ответил ему насмешливо Александр.

- Нам нельзя, мы родня, - подхватила Соня.

- Родня! Ишь ты, а! - произнес Никита, как бы удивившись. Коли родня, значит, нельзя теперь.

- Отчего ж? - спросил уж Александр.

- В законе не показано.

- Что ж, что не показано! Это вздор!

- Как вздор!.. нет!.. Счастья при том не бывает. Коли тоже, где этак вот повенчаются, так опосля, чу, и не спят вместе, все врозь... опротивеет! - объяснял Никита откровенно, и Бог знает, до чего бы еще договорился; но в дверях показалось лицо Михайлы, кучера Надежды Павловны.

- Что те? - спросил он его.

- Сена-с! - отвечал тот вежливо.

- А не хочешь ли полена-с? - отвечал ему Никита, впрочем, сейчас же встал и пошел.

Глядя на его огромную курчавую голову, двухаршинные плечи и медвежью спину, неудивительно было, что он куражился над прочим человечеством.

- Какой он гадкий! - сказала по уходе его Соня.

- И несносный! - прибавил студент.

Ручки Сони в это время были под столом, Александр и свою протянул туда и осмелился взять ее за кончики пальчиков... Ему ответили полным пожатием. Он захватил уже всю ручку и потом, наклонившись как бы поднять что-то с полу, поцеловал ее.

- Перестаньте, - шепнула Соня.

- Отчего же? - спросил Александр.

- Так, я и то уже сделала три ступени к пороку, - говорила Соня.

- Нет, отчего же? - повторил студент.

Блаженству их не было пределов!