Вздымающийся ад [Вздымающийся ад. Вам решать, комиссар!]

— Ну разумеется, я знаю фрау Хорстман. Она частый гость на балах. Сегодня сидит за одним из заказанных столиков, что я обслуживаю.

— Весь вечер? — спросил Циммерман.

— Не сказал бы, она куда-то отлучалась.

— Надолго?

— На час, может быть, и больше.

— В этом нет ничего особенного, — авторитетно пояснил оберкельнер Хартвайлер. — Здесь практически никто не сидит весь вечер на месте. Наоборот, все двигаются, танцуют, переходят в соседние залы, в бар, кофейню, курительный салон, подвальчик с белыми колбасами и пивом и так далее.

— И кто ее сопровождал? — спросил Циммерман.

— Кто-то из газетчиков, — услужливо сообщил Серджио Барнаскони. — Счет он подписал «Воллер» или что-то в этом роде.

— Видимо, это Вольрих, — заметил Хартвайлер. — Он какой-то начальник в издательстве, его подписи для нас достаточно. Чем еще мы можем помочь?

— Попросите фрау Хорстман прийти к нам, если она вдруг появится.

* * *

Петер Вардайнер, совладелец и главный редактор «Мюнхенских вечерних вестей», главного конкурента «Утреннего курьера», закончил неизбежный и обязательный танец с женой. Теперь они, усталые, сидели в своей ложе вместе с издателем Бургхаузеном.

Бургхаузен был человеком заметным, настоящим символом Баварии. Крупный, веселый, энергичный, напоминающий мужские портреты эпохи барокко, привыкший во всех ситуациях высказываться ясно и прямо. Теперь же голос его звучал довольно озабоченно:

— Милый мой Вардайнер, вы не слишком круто берете? Со Шмельцем нужно держать ухо востро.

— Того, что я знаю, достаточно, — заверил его Вардайнер, поглаживая руку жены. — И к тому же я знаю то, чего не знает Шмельц и о чем он даже подумать не может, что я это знаю.

— И что тогда?

— У меня в руках материал, который сразит его наповал. И любого из конкурентов заодно.

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно, — заверил Вардайнер. — Один из его людей хочет работать на нас.

— Боюсь, я знаю, кого вы имеете в виду. Разумеется, Хорстмана. — Бургхаузен всплеснул руками. — Послушайте, вам не кажется, что этот молодой человек не слишком разборчив в средствах? И не переоцениваете ли вы его?

— Ни в коем случае. Этот парень может быть очень опасен, — уверил его Вардайнер, — особенно для людей, которые понятия об этом не имеют.

* * *

— Вы хотели поговорить со мной? — спросила Хельга Хорстман, появившись с Хартвайлером в холле. Голос ее звучал недовольно и небрежно. Оберкельнер представил ей Циммермана и Фельдера и тут же исчез.

Хельге Хорстман на вид было лет тридцать, тщательно ухоженная внешность, темно-бронзовые, заботливо уложенные волосы и в довершение всего — темно-синие глаза и полные капризные алые губы. Одетая в прилегающее ярко-красное бархатное платье, она походила на картинку из модного журнала для высшего общества.

— Что вам от меня надо?

— Прежде всего, — вежливо начал Циммерман, — мы хотели бы получить кое-какую информацию, — и кивнул Фельдеру.

Тот полез в свою черную папку за удостоверением личности в прозрачном пакетике. Показал его фрау Хорстман лицевой стороной с фотографией.

— Вам знаком этот документ?

— Ну да, это удостоверение моего мужа, — удивленно подтвердила Хельга Хорстман. — Что он натворил?

Комиссар в это время почти не обращал внимания на разговор. Прищурившись, он рассматривал окружающую обстановку: гардеробы, двери в туалет, застекленные витрины, столы с сувенирами и толпы людей повсюду.

Фельдер задал очередной вопрос:

— Сегодня ваш муж выглядел, как на фото?

— Это старый снимок, — Хельга Хорстман явно недоумевала, — но он почти не изменился, по крайней мере внешне.

Постепенно беспокойство ее нарастало, и она не выдержала:

— Что все это значит? С ним что-то случилось?

— К сожалению, да, — вмешался Циммерман, — и мне придется попросить вас поехать с нами.

— Пожалуйста, скажите мне правду, — неожиданно энергично потребовала Хельга.

— Мы имеем основания полагать, что ваш муж мертв, — сдержанно ответил Циммерман. — Вероятно, его сбила машина, но пока мы не могли точно опознать тело.

— Так я и знала, — бесцветным голосом сказала она. — Когда-нибудь это должно было случиться.

Банкир и финансист Шрейфогель направился прямо к ложе Шмельца. Тот, еще под впечатлением разговора с Тиришем, вскочил, делая приветственные жесты. Его полное вспотевшее лицо сияло от удовольствия при мысли о том, что все увидят, как его почтил своим визитом один из богатейших людей Федеративной республики. Господи Боже, какой успех!

А ведь когда-то, в тридцатые годы, он безуспешно скитался со своими стихами по редакциям в Берлине, Мюнхене, Кельне, и даже Штутгарте и Франкфурте, и никому не был нужен, никто не принимал его всерьез. Тогда на литературном олимпе были люди вроде Кестнера, Рингельнаца и Меринга. Конкуренты, которых поддерживала Веймарская республика и которые не давали Анатолю Шмельцу возможности роста. Исключением был один из редакторов «Дрезденского обозревателя», который тогда пророчески посулил ему: «Милый Шмельц, вы, к сожалению, талант. Вы не из этих изнеженных творцов декадентской литературы. У вас хватит ума понять, как события будут развиваться дальше. На это и ставьте».