Вздымающийся ад [Вздымающийся ад. Вам решать, комиссар!]

— Без приглашения нельзя, — с решительным жестом категорически заявил распорядитель у главного входа в Фолькстеатр на Шванеталерштрассе.

Циммерман кивнул Фельдеру и тот достал удостоверение.

— Мы по службе!

— Это совсем другое дело, — распорядитель тут же сменил тон. Кивнул своему тут же примчавшемуся коллеге и оба вытянулись едва ли не по стойке «смирно», моментально вжившись в роль ярых помощников органов закона и порядка.

— Какие будут указания?

— Вы знаете оберкельнера Хартвайлера? — спросил Циммерман.

Разумеется, они его знали.

— Попросите его прийти сюда, только как можно незаметнее. Можете сказать, что с ним хочет говорить комиссар Циммерман.

Распорядитель шустро взбежал по лестнице, и через несколько минут из толпы гостей вынырнул оберкельнер, приятельски протянув Циммерману руку. Ведь несколько лет назад Хартвайлера, заподозренного в соучастии в афере с самоубийством, комиссар уберег от ареста, который мог погубить тому репутацию.

— Чем могу служить, герр Циммерман?

— Можете сообщить мне что-нибудь о некоей фрау Хорстман? Зовут ее Хельга. Вы ее знаете?

— Разумеется, — подтвердил оберкельнер. — Отлично знаю. Она не из тех, кого можно не заметить.

— Можете рассказать подробнее? — настаивал комиссар. — Нас интересует любая мелочь.

Хартвайлер охотно изложил свою несколько специфическую характеристику:

— Ну, если говорить о привычках этой дамы… Фрау Хорстман понимает толк в хороших винах. Не имеет привычки пить всякую шипучку, всегда требует настоящее шампанское, обожает «Дом Рейнар», «Бланк де Бланкс», последнее время — «брют» урожая 1964 года, то есть лучшие марки. И цена соответствующая…

— А кто за них платит?

— Тот, кто ее сопровождает, разумеется. На этом балу, например, — один господин из газеты, который взял на себя опеку над ней.

— То есть это не всегда ее муж?

— Как правило, нет, герр комиссар. И обычно оплата ее угощения идет за счет какого-нибудь издательства.

— Кто может меня информировать подробнее?

— Кельнер, обслуживающий ее стол. Постараюсь, чтобы он немедленно был в вашем распоряжении.

В золоченой ложе Фолькстеатра восседал директор издательства «Мюнхенского утреннего курьера» Тириш. Склонившись к плечу совладельца газеты Анатоля Шмельца, он доверительно шепнул:

— В зале и банкир Шрейфогель.

— Я его видел, и мы уже раскланялись.

— Представь себе, он хочет говорить с тобой. Мне сообщил это один из его людей. Такая беседа может для нас оказаться весьма важной и многообещающей.

— Ах, этот Шрейфогель, — развел руками Шмельц, которому было ясно, что банкир снова навлечет неприятности. — Мы и так уже сделали для него более чем достаточно. И о многом умолчали, а ему все мало. Может, мы слишком охотно идем навстречу?

— Но это все мелочи по сравнению с тем, что грозит теперь, — объяснял Тириш, который в финансовых вопросах разбирался гораздо лучше, чем Шмельц, хотя и изображал человека с художественными наклонностями и интересами.

— Ты пойми, мы — фирма, располагающая миллионным капиталом, но Шрейфогеля оценивают в несколько миллиардов. Это один из богатейших людей в Федеративной республике, и вот теперь на него задуман удар — разумеется, слева.

— Уж не от Вардайнера ли? — навострил уши Шмельц.

— Не исключено, — подтвердил Тириш, — но как бы там ни было, мне кажется, самое время нам занять четкую позицию. Нам — то есть нашей газете и твоей редакции.

— Ты же не думаешь, что мы открыто выступим за Шрейфогеля? — Шмельц, видимо, вспомнил о морали — редчайший случай.

— Это несерьезно, ей-богу. Только вспомни про его аферы с покупкой земельных участков, сомнительные обстоятельства с выплатой компенсации и труднообъяснимые доходы с государственных заказов, которые он получал с явной помощью высших должностных лиц…

— Ерунда все это! Ничего из этого нельзя убедительно доказать!

— Но Хорстман считает…

— Не принимай его слишком всерьез, — решительно заявил Тириш. — Тут годятся только факты, А для нас важно одно: если мы хотим победить Вардайнера, нам нужны кредиты. И на льготных условиях. Такие нам может предложить только банкир Шрейфогель. Это тебе ясно?

Шмельц лишь на миг замялся, потом кивнул.

— В конце концов, — заявил он, словно открыв в этот миг новую святую истину, — это точно совпадает с нашей линией. Мы не можем допустить, чтобы всякие там марксисты-социалисты прижали нас к стене. Они способны только разрушать, но не созидать…

Тут он имел в виду не только Петера Вардайнера, но и Хайнца Хорстмана и всех подобно мыслящих и действующих. Тириш с радостью отметил, как быстро Шмельц сориентировался.

— У тебя удивительная способность постоянно учиться, — выразил он ему свое восхищение.

* * *

Циммерман с Фельдером все еще торчали в вестибюле театра. Они уже сдали пальто в гардероб, ибо накал праздника проникал и сюда. И Бог знает в какой раз этой ночью снова ждали. На этот раз ждать пришлось долга, пока наконец не появились Хартвайлер с кельнером, каким-то Барнаскони родом из Варезе.

— Мы ждем уже двенадцать минут тридцать секунд, — констатировал Фельдер.

К счастью, оказалось, что Барнаскони было что им сообщить.