Вздымающийся ад [Вздымающийся ад. Вам решать, комиссар!]

Еще сегодня передо мной стоит — и признаюсь, что вспоминаю я об этом с некоторым злорадством, — потрясенный взгляд фон Готы тогда, в Фолькстеатре, когда Циммерман оставил его один на один с Вольрихом. Судя по тому, что нам тогда было известно, Вольрих мог быть не только важным свидетелем, но, возможно, и одним из подозреваемых. И если бы фон Гота наделал с ним серьезных ошибок, то под угрозой оказалось бы не расследование Циммермана, а прежде всего карьера его самого».

Казалось, Циммерман собрался заняться Анатолем Шмельцем. Но прежде чем он до того добрался, там появился некий Хесслер, Ганс, он же Гансик. Этот Гансик позднее доставил нам немало неприятностей.

— Герр доктор, — начал Ганс Хесслер, жилистый невысокий мужчина лет сорока пяти, — позвольте предупредить вас, что уже три.

— Ну ладно, ладно, — барственно протянул Шмельц, с трудом поднявшись и жестом потушив протесты собутыльников.

— Пора, господа, дела зовут!

— И как их зовут на этот раз? — попытался пошутить кто-то, но тут же умолк.

Шмельц продолжал красоваться:

— Заставлять ждать моего верного Гансика — это, господа, против моих правил.

Шмельц всегда сам верил тому, что говорил. О том, что Ганс Хесслер, его шофер, наперсник и личный слуга, ждал уже почти шесть часов, он и не думал.

— Так что пора кончать, друзья мои.

— Но мне вам придется уделить еще несколько минут, — весьма безапелляционно прозвучало у него за спиной.

Шмельц, опершись о кресло, повернулся в сторону человека с решительным голосом. Вид спокойного лица с проницательными глазами почему-то вдруг пробудил в нем защитный инстинкт.

— А вы, вообще, кто такой?

Циммерман молча показал ему документы. Шмельц, взглянув на них, многозначительно усмехнулся.

— Долго меня это не задержит, Гансик.

— Тогда я подожду еще. Машина стоит на Шванталерштрассе, у выхода из киноклуба, — и Гансик Хесслер, по-военному повернувшись кругом, вышел.

— Да, на него можно положиться, — констатировал Шмельц. — Таких сегодня днем с огнем не найти.

* * *

Анатоль Шмельц и Ганс Хесслер впервые встретились в Милане летом 1947 года. Тогда Западная Германия была потрясена вестью о катастрофическом наводнении, постигшем Северную Италию: затопленные деревни, огромные убытки, человеческие жертвы. Соседние страны слали в Италию помощь.

Тогдашние американские власти в Мюнхене предоставили самолет. Не для доставки пищи, одежды и лекарств, а для журналистов, чтобы мобилизовать общественность.

Анатоль Шмельц участвовал в этом полете. Но не как репортер — эта участь выпала Вольриху, уже работавшему к тому времени в газете Шмельца. Нет, он хотел своим участием продемонстрировать публике свои гуманистические убеждения.

Между прочим, там был и Гольднер, без которого нигде не обходилось.

Полет над затопленными районами был ужасен. Рев моторов, переходящие из рук в руки бутылки виски, лица, пытающиеся изображать участие и печаль… А внизу — поля, покрытые бурой массой воды, уносимые потоком коровы, овцы, собаки…

Как утверждает Гольднер, Шмельц совсем расчувствовался.

Наконец они сели в Милане, потрясенные, но не исчерпавшие сил — они ведь были мужчинами! Вышли из самолета, размяли ноги, и один из них — Вольрих — начал тут же узнавать, где ближайший бордель.

Вот что рассказывал позднее сам Анатоль Шмельц:

«Я собирался осмотреть Миланский собор, но мои коллеги буквально затащили меня в переулок неподалеку от „Ла Скала“, где был один из многих миланских „домов любви“. Остальные уже были внутри, а я все колебался — не слишком хотелось. Оглядевшись, словно ища, чтобы кто-то помог мне решиться, я заметил у входа человека, смотревшего на меня с надеждой и ожиданием.

Он сказал: „Так хотелось бы… но я не могу себе этого позволить…“

Сказал по-немецки, откровенно и доверчиво. Ну я и пригласил его пойти со мной.

Это была первая моя встреча с Гансом Хесслером, который с тех пор остался при мне, благодарный, преданный и все понимающий. И до сегодняшнего дня никогда не обманул моего доверия».

* * *

Карл Гольднер так прокомментировал это:

«Эти двое были словно созданы друг для друга. Совместное приключение в миланском борделе стало основой их дружбы до гроба. Иногда они, правда, больше походили не на приятелей, а на заговорщиков. Что же там тогда произошло? Девки в том миланском борделе в столь тяжелые времена не были избалованы заработками, тем больший восторг вызвало вторжение нашей компании. Одна очень даже созревшая куколка тут же кинулась на Хесслера и с профессиональной ловкостью забралась ему в штаны. Шмельц, стоявший рядом, выглядел как ребенок, у которого забрали игрушку.

Хесслер, заметив это, тут же отреагировал:

— Дорогой, если вам эта девка нравится — с удовольствием уступлю!

Вот с чего начались эти удивительные, длящиеся третий десяток лет отношения между Анатолем и его Гансиком».

* * *

— Могу я спросить, — осторожно начал фон Гота, — видели вы этой ночью Хорстмана?