Центр города словно вымер, на улицах ни души. Зато все переполнено тысячами припаркованных машин. Один бывший мюнхенский бургомистр сдержанно определил их как «жестяных священных коров нашей цивилизации». Впечатление вымершего города усиливается тем, что кроме священников, мусорщиков, нескольких торговцев съестным и аварийных служб никто не работает. В полной боевой готовности только полиция, особенно криминальная.
В здании полицайпрезидиума, в одном из множества кабинетов третьего этажа завершал свои дела комиссар Циммерман. Ровно в девять он встретился с ближайшим помощником инспектором Фельдером, чтобы обсудить достигнутые результаты в расследовании смерти Хорстмана. Фельдер к этой встрече приготовил все бумаги. В папке «А» — рапорты с места происшествия, материалы о жертве, и свидетелях, и собранных на тот момент вещественных доказательствах. Папка «В» предназначалась для грядущих следственных действий — протоколов обысков, списков конфискованных вещей, ордеров на арест. Но пока что она была пуста. В папке «С» — список подозреваемых и план дальнейших действий. После двадцати четырех часов работы в папке было с полсотни листов. В папке «Д», предназначенной для материалов вспомогательных расследований, тоже почти ничего не было. И наконец, папка «Е», где должны были лежать материалы печати и средств массовой информации, телефонограммы и прочая текущая корреспонденция, тоже оставалась пустой.
Фельдер:
— Мне кажется, пока мы чертовски мало знаем.
Хедрих:
— Ночь прошла относительно спокойно.
Циммерман:
— Да, ничего существенного не произошло.
Хедрих:
— Как продвигается дело Хорстмана?
Циммерман:
— Не очень. Но одно мне ясно: искать нужно в таких местах, где кишат фраки и белые бабочки.
— Значит, — покивал советник, — в ближайшее время вам понадобятся люди.
— Пока еще нет, постараемся справиться сами. Но вот в таких случаях всегда предпочтительно обойтись без лишней спешки. Или на нас кто-то давит?
— Угадали. И некто иной, как генеральный прокурор доктор Гляйхер. И от него не избавиться. — Хедрих сдерживал себя, но заметно было, что на душе у него неспокойно.
— Переправьте его на меня.
— Милый Циммерман, я давно это сделал. Но когда он до вас доберется, или вам, или кому вы там поручите придется рассказать все, что он захочет. А вы знаете, хочет он всегда слишком многого.
— Как-нибудь справлюсь, — без особого восторга успокоил Циммерман.
Михельсдорф:
— Вот данные по Хелен Фоглер, частично — из нашей картотеки, но с новыми дополнениями. Хотите послушать?
Кребс:
— Будьте любезны.
Михельсдорф:
— Хелен Фоглер, двадцать пять лет, отец — чиновник управления шоссейных дорог в Мюнхене, мать умерла при родах. Воспитывалась у сестры отца. Закончила частную церковную школу с приличными оценками почти по всем предметам, кроме математики, физики и химии. В шестнадцать — забеременела. И повела себя довольно необычно. Отказалась назвать отца ребенка, как ее ни уговаривали, — ведь было подозрение на изнасилование. Вместе со слабым здоровьем это было достаточным основанием для оправданного и вполне законного легального аборта. Но она оставила ребенка, настаивая, что вырастит Сабину одна. Попыталась подыскать работу на неполный день. Отец помогал ей по мере своих возможностей. До сих пор она получает от него каждый месяц полторы-две сотни марок. Работала продавщицей в универмаге, билетершей в кино, официанткой в нескольких ресторанах и ночных клубах. И при случае подрабатывала проституцией.
Кребс:
— Вам не кажется, что ей от жизни и так досталось и нам следует ее поберечь?
Михельсдорф:
— Нет, не кажется. Вы же лучше меня знаете, что нам нет особой мороки с профессиональными преступниками и рецидивистами — их всегда сумеем обезвредить. Но зато сколько проблем с людьми, нарушающими закон от случая к случаю, непредсказуемыми в поступках и тем гораздо опаснее. Вроде этой Фоглер, которая не желает нам помочь и упорно молчит.
Кребс:
— Понимаю, чего вы боитесь. Нападение на Фоглер для преступника закончилось неудачей, и он не успокоится, пока все не повторит и не доведет до конца. Такое случается не впервые.
— В том-то все и дело! — торопливо подтвердил Михельсдорф. — И не только. Мой опыт подсказывает, что такому насильнику важно только повторить и завершить нападение, а на ком — неважно, хоть на ком угодно. Так что под угрозой не только Фоглер. Но она — ниточка, ведущая к преступнику. Она его знает, и должна заговорить. Ну так что, нажмем?
— Попытаемся, — согласился Кребс.
Циммерман:
— Принесли что-нибудь новенькое? Такое, чтоб дух перехватило?
Крамер-Марайн: