Взгляд из тени

Антон замер, глядя на него широко раскрытыми глазами и вжимаясь в спинку кресла. Перебор. Левиафан медленно вдохнул и выдохнул. Контролировать себя было сложно, но крики Антона скорее отпугнут, чем мотивируют. Он не Тим.

И не Оле, который в такие моменты всегда кидался демона успокаивать, и не отбегал, даже если так действительно было безопаснее…

Левиафан прижал руку ко лбу, стараясь, чтобы пальцы не дрожали. Надо успокоиться – и ему, и, в первую очередь, Антону. Должен быть способ. Что там обычно делают люди?..

Наплевав на всё, Левиафан зачерпнул силу из Ада – ну не вычислят же они его по бутылке вина и двум бокалам? Еще один простой жест, и второй бокал влетел двоедушнику в руку.

– Выпьете?

Бутылка, по-прежнему оставаясь на весу, наклонилась, и красноватая жидкость полилась в прозрачный сосуд. Антон посмотрел на вино с таким ужасом, словно был уверен, что демон подсыпал туда мышьяк или наркотик.

– С-с-спасибо, я бы не хотел…

– Ну а я, – Левиафан нагнулся к нему так близко, чтобы можно было увидеть отблески пламени в зрачках, – вынужден настоять. Пей. А потом поговорим по-человечески.

3

«Я не пьянею».

Комната плавно покачивалась, лицо горело, а дышать впервые за последнее время было легко. Левиафан попытался встать и чуть не опрокинулся вместе с креслом.

«Я не пьянею».

Он перевёл взгляд на Антона. Тот сидел уже почему-то на спинке кресла, а само кресло валялось на боку. Левиафан подумал и тоже сполз вниз. Он выкинул бокал почти сразу, как понял, что чувствует алкоголь, но уже выпитого оказалось достаточно, чтобы стало… почти хорошо.

– Нет, всё-таки я не понимаю! – раскрасневшийся и изрядно повеселевший Антон взмахнул бокалом, чуть не расплескав вино. Всего каких-то сорок минут, даже солнце зайти не успело, а он уже стал на порядок разговорчивей. – Зачем вам мне помогать? Ты… вы… вы же де-емон. Падший. Даже если начинали как анх… ангел.

Левиафан уткнулся подбородком в ладонь. Что-то смутно зашевелилось в памяти.

– М-м-м… А если я скажу, что вообще не хотел Падать, просто попал в плохую компанию?

Антон опешил:

– А… Правда, что ли?

– Не-е-ет, – Левиафан улыбнулся, показывая все зубы. – Я сам себе плохая компания. Хотя был у нас один… Вот он действительно был почти не причём. Не то место, не то время. Так и не привык, болван.

– Почему-у… болван?

– Сожрали.

Антон вздрогнул, и Левиафан тут же поправился:

– Не букф… буквально. – Он наклонился вперёд, сверля двоедушника взглядом. – А ты как? Сожрал кого-нибудь за двадцать лет?

– Если б я знал! – тоскливо вырвалось у Антона. – Мама уверяет, что нет. Она привязывала меня, когда я был маленьким, но потом я научился рвать верёвку. Стала выпускать в лесу – заметили, чуть не подстрелили. Пришлось искать помещение побольше…

– Мама, – медленно проговорил Левиафан. Потрясающе, как у смертных развит материнский инстинкт. Повезло же…

Антон активно закивал и припал к бокалу.

– А ещё кто-то есть? Отец? – Левиафану действительно было интересно. Антон потускнел и пожал плечами:

– Отец исчез. Сразу после моего первого превращения. Вечером лёг спать – а утром проснулся на полу, кругом разгром, вместо одежды обрывки, а он уехал. Мама, конечно, сказала, что у него были причины…

Левиафан пристально посмотрел на двоедушника. В голове зашевелилась смутная догадка.

– Сколько тебе было?

– Десять.

Десять. Левиафан встал, с трудом удерживая равновесие, и протянул к Антону руку:

– Можно?

– Можно. А ч…

Он не успел договорить. Левиафан опустил ладонь на взъерошенные каштановые волосы и прикрыл глаза. Сознание двоедушников похоже на подземелье, где стены утыканы шипами, но сейчас тот был расслаблен и не ждал подвоха. Левиафан нырнул, мягко раскрутил спутанный клубок. Нашёл нужную ночь – и в него вихрем ворвались чужие воспоминания. Те, о которых никогда не смог бы рассказать сидящий перед ним человек.

Детская комната. Узкая кровать, воздушный змей над шифоньером, шторы вместо двери. Корчи, затухающая боль, незнакомые телу ощущения – кожу покалывает от проросшей шерсти, мир теряет цвета, запахи сводят с ума. В дверях замирает мужчина, Левиафан видит, как шевелятся его губы, произнося имя. И в следующий миг сознание затопляет голод и дикая ярость.

Человек.

Прыжок.

Вкус крови.

Женский крик со стороны.

Левиафан вылетел из чужого воспоминания, задыхаясь и чувствуя себя совершенно протрезвевшим. Антон – настоящий, взрослый – тряс головой, глядя на него круглыми глазами:

– Что ты сделал?! Ай… – двоедушник поморщился и поднес руку к виску.

– Ты что-то видел? – осторожно спросил Левиафан.

– Нет, а должен?

Да в общем-то нет… Учитывая, как старательно он сопротивляется своей второй натуре.

– Что случилось? У меня голова теперь болит…