Взгляд из тени

Левиафан выдохнул сквозь сжатые зубы. Он обещал. Обещал себе убивать всех, кто встанет на пути. Но Тимми…

А как же Оле?

Левиафан размахнулся и ударил – стеной огня. Сплошной, от Филиппа после этого не останется ничего, а от Тима – только искорка. По крайней мере, Левиафан надеялся, что постулат о бессмертии души не врёт и призрак лишь провалится обратно в Ад, а не погибнет… от его руки.

Стена нашла на свет. Левиафан аж присел, заслоняя лицо, и целых две секунды не решался открыть глаза. А когда открыл, буквально обомлел.

Тим светился. Не пронзительно-синим, как раньше, а мягким, ровным солнечно-белым светом. Он не резал глаза, как ангельский, но всё же чем-то неуловимо его напоминал. Левиафан уже видел такое – издалека. Особенно на войнах или во время эпидемий. Когда в Рай массово уносились прощённые души.

Он вознёсся. Искупление.

– Очуметь, – пробормотал Тим, разглядывая руки. – Эй, да я как новенький!

Он вытянул вперёд светящуюся ладонь, и Левиафан отшатнулся – скорее инстинктивно, чем осознанно, человеческие души не жгутся и не причиняют боли, даже демонам. Горло точно перехватило. Ну как же так? Почему?

За спиной Тима зашевелился Филипп. Сел, протирая глаза, и Оскар подхватил его за спину, благоразумно не касаясь голой кожи. Они поднялись, медленно, все трое, и посмотрели на Левиафана. Мальчишки по-прежнему держались за спиной призрака, и Левиафан едва не взвыл. Всё кончено, всё! Тим больше не принадлежит Аду, а значит, теперь его душа неуязвима для демонов и в частности для Левиафана. Надёжней щита не придумаешь.

Это конец.

Левиафан попятился, сам не понимая, куда и зачем. Напоенный силой воздух трещал, и с этим надо было что-то делать, но у него буквально опускались руки. Пусть. Он отступал, лица Тима и мальчишек, ещё не понимающих, что они все обречены, что сила незавершённого ритуала разметает их по стенам, точно уплывали вперёд по тоннелю. Демон наткнулся на камень, задел ботинком нож и поднял его, почти не чувствуя жара от рукоятки.

– Причём жертвой должен быть демон. Вот же невезуха.

– Ты же не собираешься…

– Кто? Я? Нет, что ты.

Встревоженный голос Оле назойливо звенел в ушах, а лезвие покачивалось перед глазами. Блестящее, острое. Интересно, это больно? И как подействует на ритуал, если не останется того, кто сможет его завершать?

Левиафан аккуратно коснулся кончика ножа. Почти сразу его настиг кашель, рука дёрнулась, чуть не воткнув лезвие по-настоящему, и в ту же секунду по помещению разнёсся крик. Детский, пронзительный, отчаянный:

– Не надо, нет, не надо, не надо!

Левиафан недоумённо глянул в сторону призрака с детьми – чего орать, он же их не трогает? И увидел, как Оскар толчком отодвигает Тима и бросается вперёд. Почему-то он казался непривычно низким. Левиафан опустил глаза и понял, что стоит на жертвенном камне и в упор не помнит, как и зачем сюда залез.

Оскар остановился у самого края. Ничего не понимая, Левиафан смотрел на него, на поднимающиеся от частого дыхания узкие плечи, тонкие ручонки, которые мальчишка то протягивал, то отдёргивал снова, и взволнованное лицо. Вот так же на него смотрел Оле. Иногда. В Византии, например.

Что происходит? Левиафан поймал взгляд Оскара, уставился на нож у себя в руке, проследил направление лезвия и поперхнулся. Оскар подумал… что? Серьёзно? Ребёнок правда решил, что он собирается…

Внутри что-то задрожало, прорываясь наружу, и очень хотелось верить, что это смех, а не какая-нибудь совсем уж позорная истерика. Оскар не отрывал взгляда, медленно вытягивал руку, точно собирался силой отбирать у Левиафана нож, его губы шевелились, вот только сквозь шум в ушах слова разобрать не получалось.

– Назад! Оскар! Отойди!

Левиафан даже не понял, кто это, Филипп или Тим. Но возглас привёл его в чувство, заставил вздрогнуть и резко осознать – Оскар рядом и они на жертвеннике! Ритуал ещё не перешёл в режим самоуничтожения. Он сможет.

Двигаясь точно во сне, Левиафан опустил руку с ножом и легко, как котёнка, взял Оскара за плечо и поставил рядом на камень. Чуть вздрогнул от боли в обожжённой руке, но Оскар не отпрянул. Щурился, шмыгал носом и подёргивал губами так, словно никак не решался улыбнуться. Левиафан осторожно положил руку ему на спину, привлёк к себе, будто обнимал, и снова, как и тогда, на кухне, почувствовал проступающие под футболкой рёбра. Какой он всё-таки худой. И маленький. Даже на юге не поздоровел. И стрижка эта, ёжиком, совсем смешная.

К ним рванулось светлое пятно – Тим. Поздно. Не успеет.

– Закрой глаза, малыш, – шепнул Левиафан. – Сейчас всё будет хорошо.