Взгляд из тени

Они снижались. В пролетающих мимо домах трещали окна, проваливались крыши, и Левиафану почему-то бросилось в глаза, как лопнули канаты на детской "лазалке". Крупным планом развернулся знакомый посёлок, море, которого уже было не узнать. Под землю ушёл бывший дом Оле и детей, а потом затряслось рукотворное здание на обрыве, где он почти неделю готовил ритуал.

– Останови это! – Левиафан схватил Вика за свитер и затряс. – Останови, хватит!

– А как, создатель миров? Ты не в курсе?

Вик лёгким движением оттолкнул его, и на миг Левиафан почти поверил, что падает. Он раскинул руки и ни с того ни с сего наткнулся на верёвки. Схватился за них, опустил глаза и понял, что стоит на доске. Качели. Вот такие любили Оскар и Филипп. Оба. Чтобы без спинки.

– Я ничего не могу сделать. Поздно. А тебя ведь предупреждали в кафе. Но нет, ты везде слышишь только то, что хочешь слышать. Страшно проигрывать?

Вик крутанул качели, и Левиафана завертело – в свободном пространстве, посреди погибающей Вселенной и разевающей пасть изначальной Бездны.

– У меня бы получилось! – закричал он, цепляясь за верёвки. – Ради них, ради всех! Я вернул бы Оле, и Оскара тоже! Это ты сдвинул свечку!

– А вот и нет. Я ничего не сдвигал.

Левиафан на миг даже забыл про содрогающийся в конвульсиях мир. Он выгнулся, пытаясь разглядеть лицо Вика. Качели двигались слишком быстро и не давали это сделать, но голос… голос звучал абсолютно серьёзно.

– Я же видел… – Левиафан понял, что сейчас у него точно подогнутся колени. – Я тебя видел!

Вик мигом очутился на доске, совсем рядом. Небрежно уперся пальцами в верёвки и стал медленно наклоняться вперёд, не отрывая глаз от Левиафана.

– А ты можешь верить своим глазам и разуму? Уверен, что до сих пор различаешь, где вымысел, а где реальность? Уверен, что я настоящий?

Губы Вика потянулись к ушам, растягиваясь в гротескной, нереальной, клоунской улыбке. Падение как-то сразу показалось ерундой, и Левиафан откинулся назад, выпуская верёвки.

Он приземлился в город – тот, в котором проснулся. Разрушенный, мёртвый, серый. Но теперь его состояние не вызывало вопросов.

– Я всё верну! – Левиафан зажмурился, вытянул руки, но даже слои реальности нащупать на мог. Пожалуй, такой же эффект можно было получить, делая искусственное дыхание скелету. Ну же, ну же, хоть что-нибудь… Он зажмурился сильнее, воссоздавая в памяти всё подряд, но могущество, которое было так близко в тот миг, когда на жертвенник хлынула демоническая кровь, исчезло без следа.

– Ты бессилен, – пропел Вик точно со всех сторон. – И знаешь, что в этом самое прекрасное? Теперь ты моя кукла, и мы будем играть. Только вдвоём. До конца времён. Который не наступит никогда.

Левиафан затравленно вскинул голову. Силуэт Вика проступил на сером небе, заполняя его от края до края.

– Любишь музыку, Леви? – он подмигнул и взмахнул руками. – Неважно, я люблю. Начинаем.

Город шевельнулся. Улицы заполнились звуками, ритмичными, отрывистыми, в них смутно угадывались гитарная мелодия, барабанный бой и что-то ещё, что у Левиафана уже не хватало сил разобрать. Он сжался, вцепившись в собственные плечи и даже не пытаясь сделать вид, что ему не страшно. Вика это только раззадорит. А так, может, ему надоест быстрее. В конце концов, что он сделает такого, чего Левиафан в это жизни ещё не видел? Перетерпим, подождём…

Стоп. А почему Вик-то жив? Это вообще законно?

Левиафан не успел додумать эту мысль. Пространство содрогнулось, начиная искажаться и сокращаться, ритмично, в такт мелодии. Город снова наполнил запах гари, воздух почему-то нагрелся, становясь горячим, как в духовке. Левиафан закашлялся – ну-ну, как оригинально, Вик, пугать его, умирающего уже несколько лет, перспективой одышки. Что ещё придумаешь?

Город оскалил пасть и двинулся на Левиафана. Вытягивались и рушились башни, сужались и разветвлялись улицы, перед глазами то и дело выпрыгивали знакомые здания – кино, куда он водил Оскара и ходил сам, театр «Глобус», кабаки и рестораны всех времён, памятное кафе с круглыми белыми столиками, где в таких же круглых белых чашках подавали кофе… Город кружился в безумном вальсе, а Левиафан не реагировал, старался дышать равномерно и лишь криво улыбался в ответ на очередное движение. Подумаешь. Нормально. Не страшно. Можно потерпеть.

А потом пространство разрезали крики.

Левиафан почувствовал, как улыбка замерзает на губах. Кричали все. Кричал Оле, Оскар, Тим, даже Филипп, почему-то Антон. Сначала тихо, неразборчиво, а потом всё ближе, громче и громче…

– Помоги нам! – рыдал Оскар.

– Твою мать, уберите руки, эй, на помощь! – матерился Тим.

– Бегите! Леви!

Нет. Только не Оле. Левиафан зажал уши и зажмурился.

– Это всё нереально, – он начал задыхаться, чувствуя, как трясутся прижатые к голове руки. – Это всё нереально, нереально, нереально, они уже мертвы… давно мертвы…

От этой мысли почему-то лучше не стало. Крики нарастали, Левиафан понял, что сгибается пополам и вот-вот сядет на асфальт. Это всё Вик, только Вик, это его игра…

«А ты уверен, что до сих пор различаешь, где вымысел, а где реальность?»