Взгляд сквозь пальцы

Я пошла к базару, стараясь идти по теневой стороне улицы и думая, что скоро буду находить дорогу по запаху. Базар выплескивался на квартал вокруг, благоухал чебуреками, копченой рыбой, персиками. Горластое левантийское племя стояло за прилавками, сидело на корточках над грудами барахла на тротуаре – досуха выжимало последних в этом году курортников.

Уже откочевали на севера перелетные дамы, шествующие по улицам в мокрых купальниках и наброшенных сверху парео, с мужем и детьми в кильватере. Почему-то в этом наряде, допустимом только на пляже, щеголяли матроны, которым куда больше пошла бы паранджа. Но они в полном осознании своих прав – а че такого! один раз живем! плевать, все равно знакомых нет! – демонстрировали свежеподжаренные телеса всем окружающим.

Сейчас наступает время старух. Путевки не в сезон – подешевле, китайские джинсовые капри как форма. И отчаянное щегольство – цепочка на щиколотке. Купленная за гроши на развальчике, придирчиво выбранная из груды китчевого барахла, в которой за лето перекопались сотни рук, привлекающая внимание к подагрическим стопам со вздутыми венами. За какие лишения в ушедшей нищей молодости пытаются себе воздать одинокие бабульки, ходящие по двое-трое в базарной сутолоке?

Летом здесь не протолкнуться. Но лето прошло, и я куда быстрее могу попасть в заветный тупичок, где можно затариться дешевыми овощами.

У газетного киоска несут вахту цыганки. Вот одна из них перестала грызть семечки и поплыла навстречу, колыхая велюровыми оборками, а вслед ей вторая.

– Красавица, порча на тебе, ой, порча!

– Девочки, я местная.

Цыганки мгновенно потеряли ко мне всякий интерес, а Рая-бригадирша, оставшаяся у киоска, зло прищурилась. Получат ромалы от начальства, ну и ладно. У меня достаточно своих проблем. Кораблик лежит в сумке, но как сделать, чтобы мачты у него отвалились? Обрадоваться тому, что перестаешь быть собой, – какая изуверская логика… И вообще, когда я радовалась в последний раз? Как в детстве, по-настоящему? Не помню…

Я запихивала покупки в холодильник, когда Макс залаял и бросился в прихожую. Дверь открылась, и Катька, едва увидев меня, выпалила:

– Ма-а-ам, а я такой сон ночью видела! Про тебя!

– И что же тебе приснилось, скажи на милость?

– Будто мы с Дашкой стоим ночью на пляже, смотрим на море и ждем тебя. Ждем, а ты никак не приплывешь!

Дашка застыла с кроссовками в руке:

– Все ты врешь! Это мне приснилось!

– Я первая сказала! – ощетинилась Катька. – Ты еще держала Макса на поводке, а он сидел впереди и ворчал!

– Не надо ссориться, – только и смогла сказать я. – Такое бывает.

– Поняла? – Катька показала Дашке язык и ловко увернулась от ее подзатыльника.

– Дарья! Руки не распускать! Лучше скажите, дождались вы меня тогда или нет?

– Не помню, – огорчилась Катька.

– И я не помню.

– Ну и ладно. Я здесь, и это главное. Мойте руки, ужин через десять минут.

Будем надеяться, что дочери не услышали дрожи в моем голосе.

Что вообще произошло? Доплыла бы я, если бы не увидела их на берегу? Что связало нас троих, когда речь шла о моей жизни?

Нет ответа. А девчонки так и не узнают, что спасли меня в ту ночь.

Спала я все меньше и меньше – может быть, стала меньше нуждаться во сне. Снотворные не действовали. Но кому я могла об этом сказать? И, загнав всех спать, ложилась в постель и часами смотрела на тени от веток, лежащие на потолке вперемешку с трещинами в штукатурке, – пока не впадала в странное забытье, иногда переходящее в сон.

Сегодня и это не удалось. Полная луна заливала комнату светом, лезла в окно, властно тянула к себе. Повинуясь этому зову, я вышла на балкон, уселась на порожек и бездумно уставилась на луну.

– Кха, кха, кхаа-у-у! Кха-кха-а-у-у-у! Кха-кха-кха-йу-у-у! Кха-кха-у-у-у-у!

– Пошла вон!

Звонко разбилась брошенная бутылка, захлопнулось окно.

Я пришла в себя и с ужасом поняла, что сейчас лаяла и выла на луну – странным кашляющим лаем и воем. Вроде бы так делают лисы…

Лунный свет заливает все вокруг, стирает границы между сном и явью, возможным и невероятным, отключает сознание…

Я обнаружила, что стою на улице неподалеку от дома – совершенно голая. Что все тело пылает, словно внутри полыхает костер, разгораясь все жарче и жарче. Легкий ветерок с моря был так приятен, что я побежала ему навстречу – сначала трусцой, а потом все быстрее и быстрее.

Никогда я не испытывала ничего подобного. Ночь была полна звуков и запахов, каждый из них, словно кубик смальты, ложился на свое место в мозаике, невероятно полной и четкой картине мира – и я была ее частью. Шелест листьев на ветке тополя где-то высоко над головой. Запахи вянущей травы, морской соли, остывающего асфальта. Сонный голубь переступает на ветке с лапы на лапу и опять засыпает, уткнув голову в перья. Жестяной жесткий запах – это еж доедает лягушку в кустах. Резкая вонь – пятно вокруг разбитой бутылки с пивом. Шорох где-то далеко справа – это метнулась кошка, почуяв меня. Цикады орут, перекрикивая друг друга.

Я плыла в этой ночи, и она текла сквозь меня вместе с лунным светом.