Взгляд со звезд

До того как роман «Вечная жизнь Смерти», третий том «Задачи трех тел», вышел, мы с издателем не надеялись на эффект от него выше, чем от двух предыдущих томов трилогии. Для серий есть одно надежное правило: «продолжения становятся все менее популярнее первой части», поэтому мы выбрали стратегию «что хорошо началось, нужно хорошо закончить». Приступая к работе над третьей частью, я все прекрасно понимал и поэтому уже не особо рассчитывал на то, что книга заинтересует кого-то, кроме фанатов. На этот раз мне хотелось написать максимально «чистую» фантастику. Крайне позитивная реакция читателей на «Вечную жизнь Смерти» удивила всех, но я все равно не думал, что «Задача трех тел» ознаменует собой начало новой эры в китайской научной фантастике, ведь книга вышла совсем недавно, и невозможно было понять, произведет ли она какой-либо долгосрочный эффект. За китайской фантастикой я начал следить в 1970-х, и в течение почти всего этого периода ее истории оставался пассивным наблюдателем, а активное участие в развитии жанра принял лишь в последней трети этого временного отрезка. Китайскую фантастику, опубликованную за эти тридцать лет «штурма и натиска», в общем, можно описать репликой из одного фильма Фэн Сяогана[79]: «она с криком бросилась в бой и яростно сражалась, но конец ее был печален, и сейчас о ней вспоминают только шепотом». Но я надеялся, что на сей раз все будет иначе.

«Вечная жизнь Смерти» стала таким приятным сюрпризом не потому, что привлекла внимание фанатов: это должно было произойти в любом случае, ведь эта книга – уже третья в серии. Но я совершенно точно не ожидал, что ею заинтересуются «обычные» читатели. Если бы это произошло с первым или вторым романом, это было бы не так приятно. По сравнению с другими частями «Задачи трех тел» «Вечная жизнь Смерти» содержит максимальное число фантастических элементов и является «технологической фантастикой» – или тем, что Ван Цзинькан называет «базовой» или «фундаментальной» фантастикой… Короче говоря, это – научная фантастика, соответствующая самому радикальному определению жанра, которое придумали мы, его фанаты. И, по мнению инсайдеров в издательстве, «Вечная жизнь Смерти» обладала наименьшими шансами завоевать популярность у «нефанатов». Вот почему успех романа меня так приятно удивил.

Я обратил внимание на то, что читатели, не входящие в «тусовку», часто брались за третий роман, не ознакомившись с первыми двумя. На поздних этапах редактирования я составил глоссарий терминов из первых двух частей – в основном для того, чтобы объяснить такие новые слова, как «Отвернувшиеся» и «темный лес», но в окончательный вариант романа этот глоссарий не вошел. Поэтому человек, взявший в руки третий том, столкнется с большими трудностями, если он не читал предыдущие части. Я поговорил с двумя «обычными» читателями про их ощущения, и они сказали, что сюжет романа для них был неясен. Я спросил, почему они продолжили его читать, и они сказали, что их увлекли элементы научной фантастики.

Это очень меня порадовало.

Мы, фанаты фантастики, всегда жалели себя, мы всегда считали, что живем на острове и чувствуем, что другим непонятен наш мир. Нам казалось, что все остальные считают нас детьми, которые не могут повзрослеть и цепляются за самые низкие и инфантильные образы из науки и литературы. Все зашло так далеко, что мы изолировались даже в рамках самой фантастики. Писатели и критики считают, что наше определение жанра слишком догматичное и узкое, что мы возводим барьеры, мешающие широкой публике принять фантастику. Дошло до того, что даже такой поклонник фантастики, как Адам Робертс[80], полагает, что фанаты научной фантастики в целом, а также их «догматичные и узкие» представления о фантастике приносят данному жанру больше вреда, чем пользы. О ценностях «кэмпбелловской» фантастики, которые нам дороги, постепенно забывают, и такой фанат, как я, гордящийся своим упрямством, начинаю сомневаться в них и думать о том, что они действительно утратили свою притягательность.

Но теперь стало ясно, что это не так. Классический стиль научной фантастики, образ которого фанаты хранили в своем сердце, до сих пор способен привлечь массового читателя; люди, живущие в новую эпоху, тоже могут ощутить красоту нашего мира. Мы не просто чудаки-затворники, и если кто-то называет нас «детьми», значит, мы «нормальные дети» (так Карл Маркс называл древнегреческую цивилизацию). Это заставляет меня вспомнить слова одного философа: «система принципов, какой бы старой она ни была, не утрачивает свою жизненную силу».