— В этом весь Киллиан Ристон! Воплощённая порядочность и благородство! Ни разу за всю свою жизнь не затащил в постель ни одну горничную! Тебя и чары альды Эдевейн оставили равнодушным потому, что яд любви уже проник в твою кровь! Горький, опасный яд!
— Ты говоришь, как автор дурных сентиментальных романов, и сам же первым посмеёшься над этим, когда протрезвеешь.
— А ты не думал, друг мой, что я не желаю трезветь? Мне хорошо и так… В дурмане, в блаженстве, которое тебе недоступно…
— Сейчас у тебя нет выбора, — отозвался Киллиан, опрокидывая на голову собеседника целый ковш холодной воды.
Оставив Эмриса браниться и отжимать мокрую одежду, Ристон направился к гостиной, а по дороге, как втайне и надеялся, встретил Алиту. Нельзя сказать, чтобы она выглядела совершенно невозмутимой, но ему понравилось решительное выражение на её лице. Увидев Киллиана, девушка остановилась и вскинула на него вопрошающий взгляд.
— Как ваш друг?
— Будет почти в полном порядке, если не напьётся снова.
— Рада слышать.
— Он не слишком тебя обидел?
— Не беспокойтесь, альд Ристон. Я не держу на него зла. Бывает и хуже.
— А ты… знаешь о таком на собственном опыте? — осведомился он.
— Простите, но я не хочу говорить на эту тему.
— И всё же я должен извиниться перед тобой за него.
— Вы не слишком-то похожи. То есть… Я хотела сказать, кажется, что ваш друг значительно моложе вас.
— У него не было таких поводов повзрослеть, как у меня.
— Но ведь его родители тоже умерли.
— Однако Эмрис не стал главой семьи. Ею всегда оставался его дядя. А все прочие лишь принимали власть Сайласа Торнбрана как должное.
— Понимаю… Что ж, возможно, женитьба станет тем, что поможет его племяннику наконец-то образумиться. А иначе ему непросто придётся в дальнейшем.
— Теперь, когда произошло убийство, ты раскроешь своё инкогнито? — поинтересовался Киллиан.
— Пока нет, альд Торнбран против. А мой начальник велел его слушаться. Увы, преклонение перед сильными мира сего не обошло и нашу контору, — со вздохом добавила она, поправляя слегка сползший с плеча вырез жемчужно-серого платья.
Точно завороженный глядя на это движение её тонких пальцев, Ристон неловко сглотнул. Ему вдруг вспомнилась встреча с Алитой ночью, когда он возвратился с охоты. То, как промокшая от дождя ткань её светлой ночной сорочки, ничего не скрывая, бесстыдно обрисовывала контуры тела.
Ему оказалась невыносима сама мысль, что кто-либо другой посмеет прикоснуться к ней, что иной мужчина, пусть даже имеющий на то право как жених или супруг, запечатлеет поцелуй на её губах, которые он сам целовал лишь однажды, в последний вечер в Бранстейне. Но то, что чувствовал Ристон, не являлось обычным вожделением, подобным тому, которое питал перебравший с вином Эмрис чуть ли не к каждой встречной молодой особе в юбке. Нет, эти ощущения, что становились сильнее с каждой новой встречей, были совершенно другими, и избавиться от них не получалось, как ни старайся. Желание видеть её, оберегать, знать, что она счастлива, не исчезло в разлуке. Совсем наоборот, оно росло и крепло, как посаженное в благодатную почву дерево, которое вопреки всем законам природы готовилось расцвести даже в зимнюю пору.
Затем ожили воспоминания о сегодняшнем утре, но, увы, не о ночи, события которой всё ещё оставались будто в вязком белом тумане.
— Когда я проснулся в твоей спальне, мы договорились обсудить случившееся позже. Это могло скомпрометировать тебя в большей степени, чем меня. И как порядочный человек я должен…
— Нет! — выпалила Алита прежде, чем он успел договорить фразу. — Пожалуйста, не нужно! Не смейте снова делать мне предложение лишь из чувства долга!
Порывисто развернувшись и точно забыв, куда шла изначально, она торопливо зашагала по коридору. Киллиан едва не последовал за ней, но тут за его спиной послышались шаги. Вздохнув, он бросил взгляд на потолок и пожалел, что здесь действительно не висела омела, целоваться под которой предписывали традиции королевства.
Глава 17
Захлопнув дверь своей комнаты, где стояла уже почти ставшая непривычной тишина, Алита остановилась, слыша, как неистово колотится сердце. Чувства, что обуревали её в эту минуту, не поддавались никакому описанию. Их нельзя было классифицировать и разложить по полочкам, как папки в архиве. Отрешиться от них тоже не получалось. Они просто существовали, и она ощущала себя подхваченной ими, как неукротимым морским течением, которое несло её прочь от надёжного берега.
«Может быть, он и не собирался ничего такого говорить… — подумала Али, стараясь не смотреть на постель, в которой нынешним утром проснулась не одна. — А я попросту выставила себя на посмешище своим заявлением. Но время вспять не повернёшь, и сказанные слова обратно не забрать».