Взгляд василиска

Они приехали на Кронверкскую перспективу в 5.10 утра и заняли позицию среди деревьев Владимирского парка, откуда хорошо видны те четыре особняка, в одном из которых, по словам Кабарова, возможно, проживал полковник Рутберг. Насколько удалось понять из витиеватых — с многочисленными отступлениями, перемежающимися то строками из Пушкина, то отрывками из Корана — объяснений жандармского майора, с Моисеем Ароновичем Рутбергом того связывали некие сложные, впрочем, так и оставшиеся не озвученными, отношения зависимости, проистекавшие из еще менее проясненных обстоятельств кабаровского прошлого. При этом, ни того, где точно служит полковник, ни того, какое звание он носит на самом деле, Кабаров, похоже, действительно не знал. Впрочем, создавалось впечатление, что боится он Рутберга не по-детски, и что возможностями таинственный Моисей Аронович обладает просто нечеловеческими. Однако один реальный факт — если не считать, разумеется, имени полковника, которое могло быть и вымышленным — майор все-таки сообщил. Пару раз он встречался с Рутбергом на Кронверкской перспективе, недалеко от дома балерины Лисневицкой, и полагал, что и полковник проживает в одном из близлежащих старинных особняков.

И вот, не прошло и полутора часов ожидания, как открылась парадная дверь в одном из этих красивых и ухоженных домов, и на улицу вышел хорошо запомнившийся Реутову по первому свиданию человек. Время для этого района было еще раннее. И если движение по Кронверкской перспективе и смежным улицам успело уже стать интенсивным, то здесь лишь изредка проезжали случайные машины, а прохожих — если не считать, разумеется, подметавшего улицу дворника — не было вовсе. Невысокий и худощавый Рутберг, одетый в фетровую шляпу и темное, застегнутое на все пуговицы пальто, оказался, таким образом, здесь и сейчас едва ли не в полном одиночестве. Как ни странно, на улице его никто не ждал. Не было ни машины, ни охраны, и, закурив длинную сигару, полковник неспешным «прогулочным» шагом отправился в парк, прямо навстречу своей судьбе.

Он прошел по аллее, остановился на мгновение на перекрестке, как бы решая, куда теперь направиться, и свернул направо, то есть именно туда, где находились Реутов и Греч.

— Не нравится мне это, — тихо сказал Марик, снимая с предохранителя свой пистолет.

Реутову все это тоже не нравилось, но никакого разумного объяснения происходящему, кроме идиотского «повезло», в голову не приходило. Но и обострившееся за последние дни чувство опасности молчало.

— Такое впечатление, что он сдаваться идет, — сказал Вадим то, что пришло ему вдруг на ум.

— Есть в этом что-то, — кивнул Греч. — Знаешь, что, — сказал он через мгновение, наблюдая за неспешно «гуляющим» Рутбергом. — Иди-ка ты один. А я прикрою. Идет?

— Пожалуй, что так, — Реутов тоже снял с предохранителя свой марголин и, опустив левую руку с пистолетом в просторный карман куртки, пошел навстречу полковнику.

Рутберг заметил его, когда Вадим был уже метрах в пятнадцати, но не сделал никакой попытки избежать встречи. Напротив, кивнул даже, но не Реутову, а как бы самому себе, своим мыслям, и сделал это так, как если бы был вполне удовлетворен увиденным.

— Доброе утро, Вадим Борисович, — сказал он, когда расстояние между ними сократилось настолько, что можно было говорить, не повышая голоса.

— Доброе утро, Моисей Аронович, — ответил Вадим, рассматривая при свете дня спокойное худое лицо полковника.

— Вы, я вижу, уже вполне адаптировались, — Рутберг рассматривал его с не меньшим интересом, не забывая между делом попыхивать сигарой, — ее он изо рта так и не вынул.

— В каком смысле?

— В прямом, — ответил Рутберг. — В самом, что ни на есть, прямом. Вам сколько лет?

«Ловушка? Зубы заговаривает?»

— Пятьдесят два, — сказал Реутов. — Или забыли?

— Ни в коем случае, — спокойно ответил полковник. — Я ваше досье наизусть знаю.

— Вот как…

— Вот так. И кстати, не извольте тревожиться, профессор, это не ловушка. Вернее, ловушка, но совсем не в том смысле, как вы могли подумать. Я здесь один. А у вас кто-нибудь ведь там есть?

— Без комментариев, — ответил Вадим, пытаясь сообразить, что этот сукин сын имеет в виду.

— Хорошо, без комментариев, — согласился Рутберг. — Но учтите, времени у нас в обрез. Полчаса, не больше. Потом придет машина с охраной, и вам придется ретироваться.

— Вы так уверены, что я уйду один? — Едва сумев скрыть удивление, спросил Реутов.

— Ну не дурак же вы, — усмехнулся Рутберг. — Вы что же думаете, вам с вашим аргентинским другом просто так удалось с баржи уйти?

— Нет, разумеется, — усмехнулся в ответ Вадим. — Это же вы нас оттуда выпустили по доброте душевной.

— О доброте не может быть и речи, — возразил Рутберг. — Одна прагматика и собственный интерес, но вы правы, я и выпустил.

— Объясните, — предложил Реутов.

— Объясняю, — по-прежнему спокойным ровным голосом сказал Рутберг. — Бессмысленный в обычном случае электрошок, половинная доза «вирумина»[96], наручники на достаточно тонкой штанге, отсутствие охраны в трюме… Неужели недостаточно?

— Вы хотите сказать, что подстроили мой побег?