Взгляд василиска

Но с ночевкой ничего не вышло, потому что Давид настоятельно рекомендовал не задерживаться, и в Саркел они в конце концов даже не заехали. Проскочили через Дон по новому мосту и ушли на юг к сороковому шоссе, которое выводило прямо на Итиль, минуя все крупные города, включая Царицын, в котором Вадим хотел побывать даже больше, чем в Саркеле. Дороги здесь были хорошие, широкие и если уж не «бетонки», то вполне прилично асфальтированные, так что гнать можно было на ста двадцати, не опасаясь ни рытвин, ни дорожной полиции. Так Реутов и поступил, остановившись один только раз — в Кабаровом стане, небольшом селе, выросшем рядом с развалинами крепости Кабара Когена — чтобы сходить в туалет и перекусить в деревенской чайхане. Ни то, ни другое лишним не оказалось, но когда Реутов выворачивал с местной — гравийной — дороги на стратегическое шоссе, солнце уже зашло, и на неосвещенных участках трассы стало совершенно темно. Но Реутову это совершенно не мешало, нервировали лишь возникавшие изредка из-за низкой разделительной стенки фары встречных машин, больно бившие по глазам. Впрочем, и к этому он вскоре приспособился, угадывая их появление по желтоватым искрам, возникавшим по краям полей зрения и успевая прищуриться.

— Получается, что Рутберг тебе не соврал, — нарушила молчание Полина.

— Возможно, он предполагал, что я в конце концов доберусь до отчета комиссии, — ответил Вадим. — Да и в любом случае, если я нужен ему живым, то что-то же рассказать мне про создавшуюся ситуацию он должен?

— Я понимаю, ты ему не доверяешь, но…

— Я ему доверяю настолько, насколько можно доверять случайному союзнику. У него свои резоны, у нас свои.

— А этому Комаровскому ничего не будет за то, что он тебе показал папку Ширван-Заде?

Вопрос был неслучайный. Правильный вопрос. Но Реутов сложившуюся ситуацию уже обдумал и пришел к выводу, что Алексей вне игры. Максимум, поговорят, скормив доверительно какую-нибудь душещипательную историю, спросят, не знает ли, где скрывается «непутевый» профессор Реутов, и это все. Потому что те, другие, не сильно заинтересованы, на самом деле, привлекать к себе излишнее внимание непричастных к «большой игре» людей. Они и так уже наследили где только могли, и теперь должны были действовать куда как осмотрительнее.

— Нет, — решительно ответил он Полине. — Ничего ему не будет. Официально раздувать историю с нарушением должностных полномочий им не с руки, а неофициально — грохнуть заместителя директора госархива, значит здорово засветиться. Я думаю, им и твой папенька уже боком вышел, но тогда они хоть спешили, а что теперь? Мы ведь уже десять дней от них бегаем.

Вчера, выйдя из здания Государственного Архива на Ослябьевскую улицу, Реутов сразу же почувствовал недоброе. Вот, вроде бы, и не заметил ничего, а нервы уже сами собой напряглись, и организм отреагировал привычным, хотя и забытым за тридцать лет, образом. Когда-то, во время войны, для самого себя Вадим называл это состояние «боевым трансом», быстро заметив, что в бою или опасном поиске с его организмом происходит какая-то необъяснимая в терминах привычной логики метаморфоза: успокаивается сердце, несмотря на то, что он буквально физически ощущает напряжение нервов, приходит удивительная ясность и стремительность мысли…

— Черт! — Сказал он вслух, неожиданно сообразив, что с ним только что произошло.

— Что? Что случилось? — Моментально подхватилась Полина.

— Случилось, — медленно ответил Реутов, вглядываясь в ночь. — Кое-что… случилось…

— Да, что такое случилось? Ты можешь объяснить или так и будешь тень на плетень наводить?!

— Не заводись, — мягко остановил Полину Реутов. — Я тебе сейчас все объясню, только дай с мыслями собраться.

— Собирайся! — Буркнула обиженная Полина и замолчала, надув губы.

«Ну чисто ребенок малый, — подумал Реутов, бросив на нее быстрый взгляд. — Впрочем, ребенок и есть».

— Я вот думаю, — сказал он через мгновение, все еще не отойдя, на самом деле, от того всплеска эмоций, который вызвало сделанное только что открытие. — Мне за совращение малолетних ничего не будет?

— Раньше надо было думать, — бросила все еще «дующаяся» на него Полина. — Как юбку задирать…

— На тебе были джинсы.

— Я фигурально.

— А вот фигура в джинсах была — пальчики оближешь.

— Там темно было…

— Вот об этом и речь, — сказал Реутов, окончательно взяв себя в руки.

— Что ты имеешь в виду? — Насторожилась Полина, почувствовавшая, верно, по голосу, что он возвращается к серьезному разговору.

— На Неве было темно, — объяснил Вадим. — Но я видел и Давида, и тебя.

— Ну и что? Вода фосфоресцировала…

— И когда мы были вдвоем, я сейчас это точно помню, даже стрижку твою различил.

— Какую стрижку?!

— Такую.

— Ты… Пошляк! — Прыснула Полина, сообразившая наконец что он имеет в виду.

— Ты что сейчас видишь? — Спросил он, оставляя щекотливую тему «за скобками».

— Дорогу… машины.

— Ты видишь машины или габаритные огни?

— Ну огни.

— А я вижу машины, — объяснил Реутов. — И дорогу, то есть не только ту часть, которую освещают фары, но и дальше.

— Что, серьезно? — Обернулась к нему Полина.