Ведь вот как бывает. Живет себе человек, худо ли, бедно, но, как сложилось, так и живет. «Выстраивает» свои дни по раз и навсегда им же самим или другими — богом или судьбой — «прописанному» сценарию. И полагает при этом ту жизнь, что имеет, единственно возможной в данных конкретных обстоятельствах. Это молодые склонны считать, что все у них впереди, а если тебе за пятьдесят, то о будущем не хочется и думать, потому что ничего примечательного, кроме старости и смерти, впереди уже не ждет. И единственным решительным изменением на этом маршруте может стать одна лишь отставка, пенсия или как там еще можно назвать смену активной фазы существования на пассивную? Однако у Ильи все складывалось теперь совсем иначе, чем сам он спланировал, и, соответственно, считал для себя правильным и нормальным.
Если быть искренним до конца, его уход в «отставку» не был вызван жизненной необходимостью, изменившимися обстоятельствами или какими-нибудь иными внешними условиями. Физически он все еще был крепок. Болезней, способных изменить привычный образ жизни не имел. Смерти не боялся, пережив свою смерть так много раз и физически и психологически, что тема эта давным-давно потеряла для него остроту и актуальность. И врагов своих он не страшился, хотя их у него было хоть отбавляй. Во-первых, потому что за долгую жизнь в подполье научился их побеждать. А во-вторых, потому что, как и любой солдат, слишком долго находящийся на войне и не свихнувшийся при этом от постоянно существующей опасности быть убитым или захваченным в плен, выработал в себе тот род фатализма, круто замешенного на философии киников[41]
, который позволял ему смотреть на жизнь лишь в перспективе дня сегодняшнего или, в крайнем случае, в рамках разворачивающейся в реальном времени конкретной операции. Однако однажды он неожиданно ощутил в себе скуку, и означать это могло только одно. Иссяк «рафаль»[42], как называют это французы, исчезли смысл и желание продолжать то, чем он с таким всепоглощающим интересом занимался едва ли не четверть века. Место острого чувства, временами похожего на страсть к женщине, заняли рутина и тоска, и он сделал то единственное, что и следовало сделать человеку, если он давно уже не упертый идеалист и уж тем более не фанатик, каким Илья никогда и не был. Поэтому, едва ощутив произошедшие в нем перемены, он не колебался ни одной лишней минуты, как делал и все остальное в своей жизни. Решение было принято, и свою последнюю операцию он спланировал и провел так, как планировал и исполнял и все прочие, в большинстве своем гораздо более сложные и кровавые акции. И естественно, что, «уходя в отставку», он делал именно то, что имел в виду, то есть исчезал из одного мира, чтобы возникнуть в другом, но уже совершенно другим — во всех смыслах — человеком. «Уход от дел» предполагал полную и решительную смену как привычного модус вивенди[43], так и сложившегося за годы и годы модус операнди[44].Однако всего не предусмотришь. В любом сложном предприятии есть место для случайности. Так произошло и с его последней, казалось бы, самым тщательным образом спланированной операцией, причем сбой произошел там, где его меньше всего можно было ожидать. Но дело, как Илья понимал это теперь, не в том, что «Бюро добрых услуг» подвело его, а вернее просто подставило, как какого-нибудь лоха с улицы, а в том, что случилось невероятное: Илья встретил женщину, которая ему не просто понравилась, что совсем не удивительно, а «зацепила» его по-настоящему. Такого чувства, если по совести, Илья от себя совершенно не ожидал, тем более в нынешнем своем возрасте. Но, как говорится — и, возможно, не зря — последняя любовь кружит голову даже сильнее первой.
В 7 часов утра, он высадил Зою около пансиона и поехал завтракать. Ему предстоял трудный и напряженный день, а Илья толком не спал уже третью ночь, и этот фактор следовало иметь в виду при принятии решений и планировании всех до единого действий и поступков. Усталый человек склонен совершать ошибки, а Илья себе ошибок позволить теперь не мог. Более того, эту «операцию» он не имел права ни затянуть — время, в данном случае, работало против Зои и Вероники — ни провалить. Однако и то правда, что кроме усталости, он испытывал сейчас крайне противоречивые, но очень сильные чувства, которые, в принципе, тоже мешали делу, но вот справиться с ними оказалось совсем не просто.