Взгляд змия

Альбас, все еще не открывая глаз, стиснул зубы, но в тот же миг ужаснулся, ощутив, что прикус сей – всего лишь пустой наигрыш, зряшное старание, имитация ненависти. Что-то колдовское было в голосе графа. Ничего не соображая, Альбас чувствовал, как дробится, тает его ненависть. Ее место занимает какая-то отвратительная неконкретная благодарность, неизвестно кому и по сути, ни за что. Альбас открыл глаза и махнул Перцу, приглашая садиться, но тот уже сел и сам. Отец поспешил удалиться.

Альбас избегал смотреть на графа, но краешком глаза видел, как тот улыбается – несмело, печально. На одно мгновение, пока граф обводил взглядом комнату, взгляд этот стал холодным, колким и презрительным, а усмешка на губах графа погасла. Только на мгновение. Альбас решил, что ему показалось. Наконец, осмелев, он повернулся к графу лицом. Взор его встретился со светлым влажным взглядом чересчур лучистых глаз. Наметанный глаз Альбаса сразу зафиксировал этот блеск. Что-то болезненное таилось в нем, хотя глаза графа не искрились, как у больных чахоткой. Все же что-то в них было не так, как должно было быть. Это не был блеск духовных переживаний или чувств. Нет. Немощь, видимо, таилась в теле графа, хотя она никак иначе себя не выказывала. Понять природу этой таинственной немощи Альбасу было не под силу. Ему никогда раньше не приходилось встречать таких глаз. И все же какие-то иные, похожие он видел, только не мог вспомнить где. Надо спросить у отца, тот поди знает.

Наверное, он слишком долго исследовал глаза юного графа, ибо тот отвернулся к окну, а его бледная кожа чуть порозовела. Альбас почувствовал, что надо что-то сказать.

– Вам не стоило утруждать себя и идти сюда. Я понимаю вас и давно уже в сердце простил. Каждый из нас в тех или иных обстоятельствах может не сдержаться. Что тут и говорить.

– Вы меня понимаете?

Альбас вздрогнул: с таким чувством граф отреагировал на его слова, сказанные из вежливости.

– Вы на самом деле полагаете, что можете меня понять?

– Ах нет. Быть может, я не так выразился. Просто, зная людей и зная обстоятельства, в которые они попадают, мы порой, и, может быть, не так редко, вольны догадываться, как они поступят. В этом смысле мы можем понимать друг друга.

– Да, да, конечно, – небрежно обронил Перец; было заметно его разочарование. – Вы сказали, что всякий не сдержался бы. Но тут вы не правы. Я думаю, вы бы сдержали себя.

«Почему ему не хочется немного поболтать? – подумалось Альбасу. – Почему он сразу же затворил дверь этой беседе? Может, она ему неприятна?»

Мало-помалу Альбаса стало раздражать, что, навестив его, граф все больше молчит, слова не вытянешь. Ему хотелось, чтобы Перец разоткровенничался, чуть-чуть, допустим, унизился и, прося прощения за обиду, поцеловал бы его в лоб. Чтобы граф, а не он, Альбас, терпеливо пытался завязать разговор и поддерживал его, тогда Альбас смог бы какое-то время пыжиться и, может быть, заставил бы графа устыдиться и почувствовать вину – тут Альбас сразу же, с легким сердцем простил бы ему, принял бы Перца. Пользуясь своей слабостью, Альбас втайне надеялся, что отношения, столь неожиданно и даже трагично завязавшиеся между ними, превратятся в связь равных.