Взгляд змия

Тот с полминуты подумал, и, когда он взглянул на меня, дедушка, я увидел, что страх из его глаз окончательно пропал. За те несколько лет я привык видеть его там, когда ни взгляну. А сейчас его не было, и я очень удивился. Понял, что он мне поверил, и все было бы ничего, если б в его глазах вместо страха я не прочел кое-что другое. Хитрость. Берегись его, сказал я себе, он тебя не боится.

Юозапас глядел на меня глазами старого лиса, затем спросил:

«Выходит, все тебе прощено будет?»

«Да, – отвечал я, – Все разом».

«И тебя ни за что больше никогда не накажут?»

«Если снова не провинюсь».

«Значит, и за мой дом тебя уже не накажут?»

Не хотелось объяснять ему, отченька, что за дом он меня уже наказал сам. Поэтому я лишь головой покачал: нет.

«Хр-р, – отхаркался Юозапас. – А если письмо где-нибудь затеряется, тогда тебя…» – он чиркнул пальцем себе по горлу.

«Верно. Да ведь ты меня знаешь. Нигде оно не затеряется. И никому на свете его не украсть. Ты меня знаешь».

«То-то, – вздохнул он. – Знаю, чай. Жалко…»

Все это время он жаждал моей смерти, отченька. Ночами не спал, надеялся, что меня отловят и повесят.

«Мы построим другую усадьбу», – сказал я ему.

«Мы? Нет, Косматый, мы-то построим, да без тебя». – Ей-богу, отец, по всему было видно, что он меня не боится: и по его речам, и по осанке.

«Давайте стройте. – Мне захотелось его уязвить. – Я заберу Регину, и…»

Он вдруг рассмеялся, даже странно – расхохотался.

«Как же, заберешь ты. Ты, ты, ты, ты… – Он хохотал, повторяя это „ты“ и тыча пальцем мне в грудь. – Иди забери. Она дома. Слышишь, как кроватка скрипит? Самый смак там у них, видать».

Ничего у них в тот раз не скрипело, тятенька. Старик меня просто подзуживал. Знал, что теперь я ему не опасен, хотя я б его и раньше пальцем не тронул. Мне было немного неловко перед Лашукасом с Черным Казимиром, что Юозапас эдак меня привечает. А еще, я не хотел, чтобы они подумали что-нибудь плохое на мою маленькую девочку. Они ведь не знали, как она меня любит.

Юозапас, видно, понял, что далеко зашел, потому перестал смеяться и сказал:

«Вовремя ты к нам заглянул, Косматик. У нас есть новости».

Но я молчал, и он добавил:

«Регина замуж выходит».

Сказал, смакуя слова, вперив в меня взгляд светлых глаз. Но он не лгал. Я знал, что он не лжет. Он не был вруном.

«Вот почему я говорю, что мы и без тебя все построим. Заходи, они там в комнате сидят».

Юозапас, отчим мой, встал со скамьи и позвал Лашукаса с Казимиром:

«Заходите, не стесняйтесь».

Мы зашли в сени, поставили к стенке ружья и вошли в дом. Я увидел свою Регину, отец, и все заботы с меня как рукой смахнуло. Она цвела что твой мак, отец. Никогда еще я не видел ее такой красивой. Голова у меня закружилась. Не было ни малейшего сомнения, что она обручена. Волосы ее были изящно сплетены на затылке, открывая красивую шею. Она у меня и сейчас стоит в глазах, тятенька. Я умру с ее образом в сердце. Такого красивого платья она бы никогда не надела ради меня. Щеки были чуть-чуть напудрены, и улыбалась она как-то тихо, влекуще, казалось, что улыбка ее светится изнутри, что это не просто губы так сложены. Клянусь тебе: она хотела ему понравиться, суженому своему, и, видит бог, нравилась. Он не спускал с нее глаз. Сам тоже был разодет в пух и прах. Белая накрахмаленная сорочка, черный шерстяной костюмчик, а в кармашке жилета – луковица часов. Ладненько они вдвоем смотрелись, тятенька, и я обрадовался, что не опустился на колени перед могилой и не запачкал брюк. Этот мужчина, дедушка, был пахарем, работягой. Если бы я сам не любил Регину и не собирался на ней жениться, то пожелал бы ей именно такого мужа: спокойного, сильного, уверенного в своем спокойствии и силе. Сразу было видно, что девочка может на него опереться. Он не струсит, если она признается, что беременна, не примется считать дни, похолодев от подозрения, что дитя не от него, не бросит девочку. Волосы его выцвели на солнце, лицо багровое, а под ногтями крупицы земли, которых уже никак не выковырять, сколько ни старайся. И вот, скажу тебе, дедунечка: он не спускал глаз с маленькой Регины, даже выглядел глуповато из-за этого собачьего взгляда. Я почувствовал приязнь к нему за этот взгляд благородного пса и за свекольную физиономию. Мне пришлось по душе, что он заходит к моей маленькой девоньке такой нарядный и при свете дня, а не так, как другие: тайком, во тьме, провоняв водкой и мультаном[20], гладят грязными лапами ее лилейную грудь, живот и ляжки, скуля и брызгаясь слюной. Этот был что надо. Мне не понравилась только песенка о свадьбе.

Когда мы вошли в комнату и поздоровались, Регина подняла на нас глаза. Я весь напрягся, как струна, знал, что она взвизгнет, как сучка, и кинется мне на шею. Но нет, дедунчик, она не кинулась. Все так же улыбаясь, поставила на стол сахарницу, которую держала в руках, и поздоровалась в ответ. Я понял, что дело тут серьезное, крайне серьезное, и глаза у меня слегка увлажнились. Я на самом деле не был готов к стольким впечатлениям за такое короткое время.

«Вот Мейжис, – сказала Регина. – Косматик Мейжис».