«Командные кадры, — писал Троцкий, — укрепляются, прежде всего, доверием солдат. Именно поэтому Красная Армия начала с упразднения офицерского корпуса. Практическое значение имеет командный пост, а не чин.
«Поднять значение руководящих кадров» — значит, ценою ослабления моральной связи армии, теснее связать офицерство с правящими верхами.
Никакая армия не может быть демократичнее питающего ее строя. Источником бюрократизма с его рутиной, чванством являются не специальные потребности военного дела, а политические потребности правящего слоя».
Именно так и поняла это мероприятие Советского правительства французская официальная газета «Тан» в своем номере от 25 сентября 1935 года:
«Это внешнее преобразование, — писала газета «Тан», — является одним из признаков глубокой трансформации, которая совершается ныне во всем Советском Союзе. Режим, ныне окончательно упроченный, постепенно стабилизируется. Революционные привычки и обычаи внутри советской семьи и советского общества уступают место чувствам и нравам, которые продолжают господствовать внутри так называемых капиталистических стран. Советы обуржуазиваются».
К оценке буржуазной газеты по поводу восстановления офицерских званий в Красной Армии, нечего добавить. Теперь советские полковники и генералы мало чем отличаются от полковников и генералов других западных стран и, во всяком случае, стараются как можно больше походить на них.
«Что-то приятное, — писал А. И. Солженицын в книге «В круге первом» о Сталине, — находил он даже в самой игре слов, напоминающей старый мир: чтобы были не «заведующие школами», а «директоры», не «комсостав», а «офицерство», не ВЦИК, а Верховный Совет — верховный очень слово хорошее, — и чтоб офицеры имели денщиков, а гимназистки чтоб учились отдельно от гимназистов и носили пелеринки; и чтобы советские люди отдыхали как все христиане, в воскресенье, а не в какие-то там безличные номерные дни; даже в том, чтобы брак признавать только законный, как было при царе…
Вот здесь, в ночном кабинете, впервые примерил он перед зеркалом к своему кителю старые русские погоны — и ощутил в этом удовольствие».
В тяжелые для Советской страны годы, во время войны, когда идея социализма, дискредитированная им, стала в народе непопулярной, он обращается в большей и большей мере к национальным чувствам русского народа. Он подстраивался под эти чувства.
В журнале «Знамя» № 2 за 1968 год критик Чалмаев сообщил об оценке английским журналистом А. Вертом национального подъема, охватившего советскую страну, «о прославлении России, отождествлении советской власти с Россией, со святой Русью».
В это время утверждается правительством Советского Союза статут новых орденов: Суворова, Кутузова, Ушакова и др. старых полководцев и флотоводцев.
На Тегеранской конференции глав союзнических государств, во время обсуждения вопроса о послевоенном устройстве и границах, Сталин выступил не как представитель социалистического государства, а как представитель России:
«Русские не имеют незамерзающих портов в Балтийском море, — говорил он. Поэтому русским нужны были бы незамерзающие порты Кенигсберг и Мемель и соответствующая часть территории Восточной Пруссии. Тем более что исторически — это исконно славянские земли». (см. «Тегеран, Ялта, Потсдам», сборник, стр. 53).
Здесь уместно вспомнить слова Сталина, сказанные им на ХII-м съезде партии по поводу надежд, которые возлагали на большевиков «сменовеховцы»: «Что не мог сделать Деникин, сделают большевики».
Хочу привести несколько выдержек из книги английского журналиста А. Верта, жившего во время войны в СССР, свидетельствующих о тех настроениях, которые царили тогда в нашей стране.
«В театрах ставились патриотические пьесы, вроде шедшей в камерном театре «Очной ставки»… Пьесы о победоносных русских полководцах Суворове и Кутузове. Поэты сочиняли патриотические стихи, а композиторы слагали военные песни». (А. Верт, «Россия в войне 1941–1945 гг.», 1967 г., стр. 128, изд. «Прогресс»).
«…Мы подробно остановились на настроениях в России в 1941–1945 гг. Здесь же достаточно сказать, что в двух своих ноябрьских речах (1941 год) Сталин не только очень умело приноравливался к этим настроениям, но и постарался их всемерно укрепить и поощрять». (Там же, стр. 172).
Дальше А. Верт цитирует статью из газеты «Красная звезда», подтверждающую чисто русские патриотические настроения, царившие в те годы в СССР:
«Наши отцы и деды немало жертвовали для спасения своей России, своей родной матери. Народ наш никогда не забудет Минина и Пожарского, Суворова и Кутузова, русских партизан времен отечественной войны 1812 года. Мы гордимся тем, что в наших жилах течет кровь наших славных предков, мы никогда не отстанем от них». (Там же, стр. 491–492).
По свидетельству И. Эренбурга, критики Паустовского дошли до того, что обвинили его за «сценарий о жизни Лермонтова», в котором «он осмелился сказать, что «поэта тяготил мундир николаевской армии». (ПСС И. Эренбурга, том 9, стр. 377).
Грубый национализм вытеснил демократизм. Даже про Николая I нельзя было сказать слова критики.