Взгляни на арлекинов!

Его переслал мне один почтенный пожилой коммерсант (назову его А. Б.) с запиской, сообщавшей, что он подвизается «в текстильном деле», хотя по профессии «инженер», что он представляет «в США интересы советского предприятия и наоборот», что письмо, которое он прилагает, передала ему одна особа, служащая в его ленинградской конторе (назову ее Дорой), и касается моей дочери, «с которой он не имеет чести быть знаком, но которая, как он полагает, нуждается в моей помощи». Он еще присовокупил, что через месяц должен лететь обратно в Ленинград и будет рад, если я «свяжусь с ним». Письмо от Доры было написано по-русски.

Многоуважаемый Вадим Вадимович!

Вы, должно быть, получаете много писем от людей из нашей страны, сумевших раздобыть ваши книги — задача не из легких! Однако это письмо не от поклонницы, а просто от подруги Изабеллы Вадимовны Ветровой, вместе с которой вот уже больше года мы живем в одной комнате.

Она больна, не получает известий от мужа, и у нее нет ни копейки.

Пожалуйста, снеситесь с подателем этой записки. Он мой начальник, а также дальний родственник, и он согласился передать от Вас, Вадим Вадимович, несколько строк и, если возможно, немного денег, но главное, главное, чтобы Вы приехали лично. Дайте ему знать, сможете ли Вы приехать, и если да, то где и когда мы могли бы встретиться, чтобы обсудить создавшееся положение. Все в жизни спешно («неотложно», «не может быть отложено»), но некоторые дела спешны отчаянно, и это — одно из них.

Чтобы Вы удостоверились, что она здесь, рядом со мной, что она просит писать к Вам, а сама не в силах, я прилагаю ключик или опознавательный знак, который только Вы и она можете разъяснить: «…и умница тропка».

С минуту я просидел за столом с завтраком — под сострадательным взором Черной Розы — в позе пещерного человека, обхватившего голову руками, когда над ним начинают с грохотом рушиться скалы (женщины делают так, когда что-нибудь падает в соседней комнате). Решение было принято, разумеется, мгновенно. Мимоходом похлопав Розу по молодым ягодицам сквозь ее тонкую юбку, я устремился к телефону.

Несколько часов спустя я уже обедал с А. Б. в Нью-Йорке (а в продолжение следующего месяца я обменялся с ним несколькими международными телефонными звонками из Лондона). Это был чудеснейший маленький человек, совершенно овальной формы, с лысой головой и миниатюрными ступнями в дорогих туфлях (прочие его покровы не выглядели такими щегольскими). Он говорил на ломком английском с мягким русским акцентом, а на родном своем русском — с еврейскими вопрошаниями. Он полагал, что мне следует приступить к подготовке моего свидания с Дорой. Он указал мне то самое место, где мы с ней могли бы встретиться. Он предупредил меня, что, собираясь в причудливую Страну Чудес, Советский Союз, путешественник перво-наперво совершает самое обычное действие — заказывает номер в гостинице, и только после того, как получает подтверждение, что номер за ним, принимается за визу. Над золотистой горкой рыжевато-рябых, пропитанных маслом, заправленных черной икрой «Богдановских» блинов (за которые А. Б. не позволил мне заплатить, хотя меня распирали «Княжеские» деньги), он возвышенно и многословно поведал мне о своей недавней поездке в Тель-Авив.