Взятие Крутоторска

– Великое открытие сделал! – засмеялась она. – Почему ничего-то? Говори необыкновенная.

– Пусть открытие. Я сразу понял. Я тебя поцелую, – вдруг полез он к ней.

– Не лезь, а то закричу, – припугнула она.

А на крик могли выскочить с Витиных проводин парни, которым не по вкусу пришёлся горожанин.

– Неужели я тебе не нравлюсь? – удивился Жека.

– Такой не нравишься, – охладила она его пыл.

– А вот такой? – прошептал он и бухнулся на колени.

– Дурак, – рассмеялась она и побежала домой. Ух, какой необычный день получился. А Жека так и остался стоять на коленях, а потом, говорят, ушёл в клуб, выставил там окно и спал на столе. Поутру ушагал в Казацкий Мыс к Инессе и Геше.

Схлынули Тайкины обожатели. Увезли на призывной пункт Витю Машкина, и Жека Тютрин, слышно, укатил домой в Киров. Можно было заняться своими делами. Этой осенью она решила всё-таки поехать в художественное училище. Конечно, там потребуют показать работы. Пересмотрела в папке все свои карандашные портреты и акварели. Может, спасёт её персидская княжна Сати? Но этого мало. Решила рискнуть, и на чёрных пакетах из фотобумаги набросала рисунки под названием «Чёрно-белая зима». Там при лунном свете на лесной поляне тоскует запурженная сосна. Ещё получилась картинка: ребятня в свете электрических фонарей играет в снежки, лепит бабу и сооружает крепость. А вот мчатся, взявшись за руки, во вьюжной круговерти парень и девчонка в вышитых полушубках. Весело им. вроде парень похож на Жеку Тютрина, а, может, на Витю Машкина. Кто в темноте разберёт?!

Однако рисунок этот не дала закончить Люда Сысоева. Заявилась в клуб и по-приказному объявила:

– Пятницу и субботу не занимать. Я выхожу замуж. Свадьба в селе Иванцево на Моломе-реке.

Знала Тайка, где это Иванцево. Там Людкины родители живут. Свадьба – дело безотлагательное и ей надо для подруги расстараться подарок придумать, самой чего-то нарядное надеть. Наверное, перешитый из маминого платья сарафан. Он ей нравился. По-модному получился. А подарок, конечно, «Чёрно-белую зиму».

Думала всё обойдётся чинно и степенно, а на пороге клуба вдруг опять возник никто иной, как Жека Тютрин.

– Ждала, небось? – широко улыбаясь, уверенно выкрикнул он.

– Ночей не спала, – в тон ему ответила Тайка. – Явился, не запылился.

Жека поднял целую круговерть.

– Говорят, ты на свадьбу едешь. Я тоже туда приглашён. Так что вместе, душа-краса, поедем, – сказал он. – Ты любишь шашлыки, икру красную?

– Нет.

– А я люблю.

– А я люблю рыбьи головы. Самое приятное в ухе, – выпалила Тайка.

– Ничего себе вкус у тебя, – удивился Жека.

О том, что Тайка приглашена на свадьбу к Люде Сысоевой, узнали Инесса с Гешей, и когда племянник, объявивший, что вновь приедет в Несваричи, узнал от них об этом, не поленился позвонить в районку и потребовал пригласить его, потому что Тайка Нежданова по сути его невеста.

– А почему я не знала? – удивилась Люда.

– Да на всех телеграфных столбах написано, что я к ней неравнодушен, – откликнулся Жека.

– Ну, Тайка. Тайна, она Тайна и есть. Засекреченная девушка. Я ей… – возмутилась Люда.

Невесте не гоже быть без жениха. Вроде бы прожжённая журналистка Люда Сысоева, а поверила беззастенчивому Жекиному вранью, тем более, что видала в областной газете заметки за подписью Е. Тютрин.

– Да, приезжайте, я так рада, что Тая тоже нашла своё счастье, – пропела Люда.

– А как иначе, нашла, – подтвердил Жека.

Волей-неволей гуляла клубарка Таисья Нежданова с назвавшимся без её ведома женихом Жекой Тютриным в деревне Иванцево на рыбной реке Моломе.

И опять он своим поставленным голосом произносил «правительственные сообщения». На этот раз о том, что объявлен в стране всенародный праздник в честь свадьбы Людмилы Сысоевой и лейтенанта милиции Владимира Малинина. Сысоева отныне будет печататься под фамилией Малинина. «Правительственные» эти сообщения всем нравились. Ещё бы, хоть в шутку, но сама Москва признаёт эту свадьбу за великое торжество.

Тайка поулыбывалась. Ну, Жека! А он её повсюду сопровождал.

– Чего ты ко мне прилип-то, Жень? – удивлялась она.

– Значит, я твоя судьба, – огорошил он её признанием.

– Ой, умру от счастья, – смеялась Тайка.

Веселиться Жека умел. И пел, и плясал, и танцевал, и анекдоты травил, и так хохотал, закидывая голову, что все оборачивались. Он легко вписывался в любую компанию. Вот уже от костра доносится его голос:

– А перец положили? Перец, говорю. Уха без перца, как женщина без сердца.

– Чей это? Откуда? – спрашивали гости почти все свои иванцевские да мурашинские.

– Да, говорят, Тайки Неждановой кавалер. Будто сватается. Поди, ещё свадьба проклюнется? Погуля-ам!

Дёрнул бес Тайку признаться Жеке, что больше всего в застолье любит она уху, а в ухе, конечно, рыбьи головы. Жека, когда стали черпать из закопчённого котла уху, заорал, что отныне все рыбьи головы поступают в распоряжение Таисьи Неждановой, и притащил чуть ли не целый тазик этих голов и грохнул перед ней. Тайку от стыда бросило в жар. Что она, обжора ненасытная? Но в общем-то пообсасывала она головки рыбьи всласть.