Взятка. Роман о квадратных метрах

– Хорошо, я больше ничего не стану тебе рассказывать, – зло ответила она и замолчала. Я повернулся, желая обратить все в шутку ущипнул ее.

– Ай! Дурак!

– Рассказывай. Не обращай внимания. У меня когда-то была первая жена, она любила, вернее, пыталась рассказать мне о своем ебучем прошлом. Тогда мне это не нравилось, а сейчас я понимаю, что, оказывается, это забавно слушать такие истории, тем более я ничем подобным ответить не смогу: опыта маловато, и он не столь яркий.

– Не смей сравнивать меня с твоими бабами! – Женя вцепилась мне в волосы. – Не смей, не смей! Мне можно, я актриса, я в образе. Я, может, вообще все выдумала, чтобы получилась красивая сцена, а ты дурак, все принимаешь всерьез и пытаешься мне ответить. Не смей! – Она оставила в покое мою голову и расхохоталась. – Представляешь, я теперь буду сниматься в кино. Вот умора!

– Почему же умора-то? – изумился я. – Да это же вообще высший пилотаж! Ну, как же? Представляешь: все эти афиши, ты с каким-нибудь пистолетом, или так, ну, я не знаю, мечтательно смотришь вверх вот так в полупрофиль – это твоя очень выигрышная позиция. Извини, что я сумбурно, но это же слава!

– Дурачок ты. – Она сказала это очень ласково, чем-то напомнив мамины интонации. У меня даже горло перехватило. – Какая там слава? Я буду играть в сериалах, а там славы не дождешься. Слава приходит вместе с главными ролями в кассовых картинах, а у меня главных ролей отродясь не было.

– Почему? – изумился я.

– Да потому, что режиссеры видят во мне стерву и больше ничего. Ну или шлюху, на худой конец. Стервошлюху, – пошутила она. – У меня типаж такой, холодный и отрицательный. И потом, есть великие актрисы, вернее, были, но их время прошло. Потому, что в этой стране прошло время великого кино. Какая страна, такое в ней и кино, в конце концов. Ты же видишь, что за ерунду сейчас снимают.

– Ничего я не вижу. Я и в кино-то не хожу, не смотрю телевизор, мне тупо некогда. У меня проблема на проблеме. – Я было хотел рассказать Жене о том, что произошло у Кисина, но не стал этого делать. – А ты себя кем видишь в кино? Ты смогла бы сыграть какую-нибудь там Анну Каренину?

Мне показалось, что она перестала дышать, так тихо вдруг стало в спальне. Женя выглядела так, словно на ее глазах произошло нечто невероятное, она даже палец поднесла к губам.

– Ты чего? – не понял я.

– Слушай, да ты просто гений! А ведь ты прав! Смогла бы и Каренину в том числе. Почему нет?! Просто за всю мою лицедейскую жизнь никто и никогда мне этого не предлагал. Ну, если не считать роли Офелии в том дурацком спектакле у этого неудачника. Я все время играла черт знает что, но это в театре, а ведь в кино можно было бы начать с белого листа, но… – она враз сникла, – это все из области неосуществимого. Сейчас надеяться на то, что тебе что-то предложат просто так, бессмысленно. Деньги нужны. Впрочем, они нужны всем и всегда, – усмехнулась Женя.

– А сколько стоит снять кино? – поинтересовался я.

– Не знаю… по-разному бывает. У нас же не Голливуд. Ну, миллион, может, два.

– Цифра, – уважительно сказал я. – Но и не такая, что ложись и помирай. Давай я, как это называется-то, выступлю спонсором? Хочешь?

Женя покрутила пальцем у виска:

– Тебе деньги девать некуда? У тебя семья, дети, мама болеет. Не надо, уж лучше я как-нибудь сама.

– Да прекрати ты! – Ее альтруизм задел меня за живое. – Я что, не могу доброе дело сделать, что ли? А потом, ведь это может принести прибыль от проката, не так ли?

– Может принести, а может и нет. Представляешь, какой тебе убыток тогда? – аккуратно ответила Женя, но я уже завелся:

– Давай, давай! Нечего и думать. Хоть одно доброе дело сделаю, любимому человеку помогу.

– Как ты сказал? – Ее голос прозвучал немного хрипло. – Какому человеку?

– Любимому, – повторил я. – Ты чего?

– Это следует расценивать как признание в любви? – Все тот же немного хриплый голос, очень волнуется, губы дрожат, какое у нее прекрасное лицо в этот момент.

– Конечно. Я давно хотел тебе сказать, но все как-то не было особенного повода.

– Тогда это другой разговор. Если ты меня любишь, то я соглашусь на твое предложение потому, что я тоже тебя… – Она помолчала немного, словно взвешивая слово перед тем, как завернуть и бросить его на прилавок, и наконец сказала: – Люблю. Я никогда бы не приняла ничего от человека, с которым я просто ебусь, а когда любишь, то надо принимать, потому что ты делаешь это из-за любви ко мне, а это такое высокое чувство, такая особенная редкость, что нельзя пренебрегать ничем, что делается во имя любви.

Я был уже очень заведен этим ее «просто ебусь» и даже не слушал, что она там еще говорила. Проникая в нее, я ощущал что-то волшебное, словно теплое море обволакивало меня, выталкивало на поверхность, не давало утонуть…

2