Взятка. Роман о квадратных метрах

После чего издал губами пердячий звук и, весьма довольный собой, покинул негостеприимный дом сей на веки вечные. В машине мне стало худо, в глазах маячили какие-то зеленые круги, я слышал голоса, среди которых мне отчетливо померещился голос Аллы, а потом мне показалось, что Блудов затянул лихой куплетец:

– Там в семье прокурора, безотрадно и тихо,
Там жила дочь-красотка с золотою косо-о-й,
С голубыми глазами и по имени Нина,
Как отец горделива и роскошна собо-о-й.

…Доктор диагностировал у меня нервное расстройство и рекомендовал длительный отдых на курортах. Я прогнал его и назвал шарлатаном, а он меня шизофреником. Голоса покинули меня и больше не возвращались. Я завел себе диктофон, благодаря которому, а также несомненному таланту Вадика вы теперь читаете все это.

Арест

1

– А девочки пишут стихи? – Я сидел на ковре в ее спальне в позе лотоса и смотрел, как Женя медленно стягивает чулки. Это я заставил ее надеть чулки. Красные. У нее в спальне было много всего такого.

– Конечно, пишут. Я тоже что-то такое, помню, написала.

Шипит стаканчик с газировкой,
асфальт расплавленный плывет,
а я иду к тебе Петровкой,
и сердце радостно поет,

– она рассмеялась, – полное дерьмо! Детство наивное, мотыльковое. Все, затыкаюсь, а то меня сейчас на банальные образа (она так и сказала – не «образы», а «образа) потянет: свечки, мотыльки – белые хуйки.

– Хулиганка. – Я резко встал, не обращая внимания на легкую боль в суставах, лег рядом с Женей. – А я тоже стишок сочинил. Только что. Хочешь? «Какие у тебя ножки, какие у тебя сиси, какая у тебя попка, какая у тебя пися». Нравится?

– Ужасно.

– Я так и знал.

Помолчали немного, обнялись.

– Знаешь, я вчера на поклоне кричала «все», – сказала Женя, дыша мне в плечо.

– Что это значит?

– «Все» – это значит все. Конец. Я ушла из театра, – спокойно ответила она. – Есть такой старый театральный обычай, когда актер уходит, то после своего последнего спектакля, на поклоне, кричит «все».

– Почему же ты ничего мне раньше не говорила?

– А зачем? У нас с тобой не те отношения, Слава, чтобы обсуждать нашу трудовую деятельность.

– Странно, – пробормотал я, – я считал, что мы близки больше, чем просто в постели. Я мог бы посоветовать что-то. Ты так не считаешь?

Она приподнялась на локте, заглянула мне в глаза, улыбнулась.

– Чему ты улыбаешься? – спросил я.

– Я думала, ты врешь, а ты не врешь. Поэтому можешь считать, что я улыбаюсь от счастья, что не безразлична тебе.

– Это так и есть. Если бы ты была мне безразлична, то я больше не пришел бы к тебе.

– Прекрати говорить ерунду: «не пришел бы». Я хорошо делаю некоторые вещи, поэтому пришел бы в любом случае. Я даже кончаю от анального секса. Все только делают вид, хотя на самом деле им это не нравится и они дают в задницу корысти ради, а я кончаю.

– Черт, Женя, не заводи меня, дай передохнуть. Расскажи лучше про театр. Что там случилось?

– Костя…

– Какой Костя? Ах, ну да. Райкин…

– Костя набирает молодых студентов и делает из них актеров. Молодым все это еще интересно: репетиции по два раза в день, а вечером спектакль, когда уже вымотан до предела, а играть нужно не просто в полную силу, а еще сильней. Он же дрочит всех со страшной силой и орет, он очень требовательный. За это все его и любят. Я просто уже устала от всего этого. И ролей у меня никогда не было больших. Мне 38, и я больше не могу быть красной курицей. Я пробовалась у другого режиссера, но он сам неудачник, и я в него никогда не верила. Да и трахается он смешно. Представляешь, – оживилась она, – он когда делает это, то вот так делает рот. – Она скорчила уморительнейшую плаксивую гримасу: актриса, ничего не скажешь. – И становится похожим на моего ребенка, каким он был давным-давно, когда капризничал, и я с ним не могу… Ну ты понимаешь? Эти ассоциации с собственным ребенком. Да такого даже я… Да черт с ним!

Я отпихнул ее от себя, повернулся на бок и закрыл глаза. Можно было бы уйти сейчас от нее и не возвращаться, но я потом не смогу самому себе ничего объяснить. Нельзя ревновать к прошлому.

– Эй, ну ты чего там? – окликнула меня Женя. – Надулся, что ли?

Она постоянно рассказывала мне о своих постельных занятиях с кем-нибудь, и складывалось впечатление, что секс был тем стержнем, вокруг которого вращалась вся ее жизнь. Я не мог этого понять потому, что никогда не придавал сексу столь важного значения, но мне были неприятны ее рассказы обо всех этих людях… Я даже узнал, что, оказывается, лесбиянки трутся бедрами и все такое.

– Женя, давай лучше о театре, а то ты все вечно сводишь к своим связям. Мне не очень приятно. Если ты считаешь, что это как-то служит прочности наших отношений, то тут ты ошибаешься. Может, ты считаешь, рассказывая мне все это, что я должен убедиться в твоей полноценности?