Взятка. Роман о квадратных метрах

Оставив Катю с детьми в Бельгии (от греха, так спокойнее), я утром следующего дня вернулся в Москву. Охранник распахнул передо мной дверцу автомобиля, я сел, увидел, что рядом на сиденье лежат какие-то исписанные шариковой ручкой листки обычного формата, взял их в руки, пригляделся, оказалось, что это какой-то рассказ. Я начал читать:

«Ранним утром буднего дня босс Вячеслав Михайлович Кторов вышел из подъезда дома номер 16 в Кривоколенном переулке, почесал яйца, смачно плюнул, залез на заднее сиденье своей бронированной двенадцатицилиндровой машины и велел водителю доставить его на хуй. Удивившись такой необычной просьбе, водитель решил, что ослышался, и переспросил. Вячеслав Михайлович, как ни в чем не бывало, повторил: вези, дескать, на хуй, да поскорей, а то времени в обрез и там ждать не любят. Бедняга-водитель, чей ай-кью не превышал положенной водителю нормы в 73 с половиной пункта, а нежелание лишиться места было не в пример выше, не знал, что ему делать, но, тем не менее, тронулся с места и поехал наугад. В это время босс Вячеслав Михайлович Кторов сидел на своем заднем сиденье и занимался чем-то тихим, прикрыв глаза, а его водитель в зеркало заднего вида мог наблюдать лишь его подрагивающие плечи. Проезжая мимо гей-клуба «Три обезьяны», шофер услышал недовольный возглас Вячеслава Михайловича:

– Эй, ты куда? Приехали!

– Так вам сюда? – удивленно спросил шофер.

– А ты как думал? По-твоему, «на хуй» это где-то еще?

…Читать всю эту ахинею дальше у меня не было никакого настроения, я был взбешен тем, что обнаружил в собственном автомобиле подобную «рукопись».

– Вадик, останови-ка, – попросил я. – А мы куда едем-то?

– Как же, Вячеслав Михалыч? Вы же сами сказали, что сперва домой заскочим, а потом…

– А я разве не говорил тебе меня на хуй доставить?

Он вздрогнул, медленно повернулся, и я увидел его ошалевшие, испуганные глазенки.

– Ой, Вячеслав Михалыч, извините ради Бога, я это…

– Чего ты «это»? – усмехнулся я. – Ты, оказывается, помимо баранки еще и, как там говорится, на перо востер? Твое ведь творчество? – Я протянул ему листки. – Значит, ты, мой шофер, то есть человек, от которого зависит моя жизнь, пишешь про меня дурацкие рассказы?

– Да там не про вас, это другой совсем человек! – Вадик был бледнее бумаги. – Я к вам с огромным уважением отношусь, просто так получилось, я случайно персонажа вашим именем и отчеством назвал, а фамилия-то другая! Знаете, жил артист с такой фамилией! Простите!

– Да ничего, валяй, – неожиданно смягчился я. – Ты самый яркий пример несоответствия, который я видел когда-либо в жизни, а я человек деловой и практический и биография у меня довольно интересная. Так что я намерен предложить тебе сделку. Либо ты пишешь мои гребаные мемуары, либо я выгоню тебя сию секунду и сделаю все, чтобы тебя никто, нигде, никогда не взял на работу даже убийцей людей в маршрутном такси. У меня хватит возможностей превратить тебя в бомжа, и ты умрешь оттого, что тебе нечего будет жрать. Итак, что ты выбираешь: написать мемуары или сдохнуть от голода? Написать или сдохнуть, сдохнуть или написать?

– Я напишу, конечно! Все, что угодно! – заторопился Вадик. – Я обещаю!

– Договорились. – Я протянул ему руку и бросил охраннику: – Разбей.

Тот рубанул по замку из наших рук, узаконив сделку.

– А когда мне приступать? – спросил Вадик. – Когда вы мне рассказывать начнете? Мне же материал нужен, я из головы всего не выдумаю.

– Подожди немного. Всему свое время. Вон, упражняйся пока. – Я поднял один из листков, подал его шоферу и прибавил: – Писатель, мля.

После того, что случилось с мамой (а я не поверил в обнадеживающие прогнозы доктора), я окончательно понял, что все в этом мире ничего не стоит, а сама жизнь – это самый рискованный актив с непредсказуемым поведением. Несколько десятков лет просыпаться, открывать глаза, видеть свет, сумерки, белый потолок, что угодно, и в конце всегда один и тот же тоннель. Как можно привязываться к этому миру хоть чем-то, когда ясно, что все равно придется его покинуть рано или поздно? На земле нельзя дорожить чем-то, что можно трогать и не получать взамен никакого тепла, так как вещи, деньги, стены своего тепла не имеют. Все, что здесь в настоящей цене, так это отношения между самыми близкими, и больше нет ничего существенного, все остальное дым из трубы, которого уже нет. У человека на земле есть одно великое право – это право развлекать самого себя так, как он считает нужным.

Ты можешь сплавляться по горной реке,
ты можешь увидеть янтарь на песке,
ты можешь с цветами залезть на балкон,
ты можешь надуть и раскрасить гандон,
ты можешь бухать и курить анашу,
ты можешь заняться китайским ушу,