Взлет и падение ДОДО

Вошла женщина во всем белом, подобно служительнице некой языческой религии, и они с юношей принялись что-то делать с разными механизмами, которые все были как живые, с загадочными глазками и огоньками, и двигались, и издавали звуки, и от них отходили трубки, прозрачные, точно стекло, но гибче соломинок. И всех этих чудищ придвинули ко мне, и я увидела, что все трубки заканчиваются острыми иголками. Женщина сказала, что она врач (фу-ты ну-ты! женщина-врач), а юноша – ее брат (или он монах и потому «брат»?), после чего на самом странном и неблагозвучном английском объяснила, что они закачают в меня различные снадобья, чтобы невидимые воздушные гуморы не нарушили равновесие моих собственных. Ничего практического у них нет, ни пиявок, ни примочек, ни амулетов, ни трав, только эти механические диковины. Юноша сказал, что они воткнут мне в руку иголки, дабы ввести снадобья. Никогда еще я не была так близка к панике, и лишь знакомое присутствие Тристана спасло меня от истерики, а Вашей милости известно, что я не прихожу в волнение по пустякам.

Все здесь было донельзя чистое, чище мыла, и пахло чистотой, и все было какое-то зябкое. Иголки кололи не больно; их закрепили у меня на руках липкой лентой, и я ощутила, как в мои жилы вливается холодное сонное чувство, будто кто-то связывает меня заклятием летаргии. Должна сознаться, что первые мгновения в будущем совсем не походили на то, что я воображала.

– Профилактические процедуры займут несколько дней, – сказала врач, – а на карантине в этом помещении вы пробудете две недели.

– Я должен буду привести к тебе Блевинса, – сказал Тристан скорбно, хотя втайне именно Блевинса я и хотела видеть. – Грайне, я потрясен, что ты не посоветовалась со мной.

– Тебя надо было ждать еще много недель, – ответила я. – Как я могла с тобой посоветоваться, если тебя не было рядом?

– В твоем времени полно агентов. Могла бы обратиться ко мне через кого-нибудь из них.

– Но я скучала по этому выражению твоего лица, – улыбнулась я. – Все прекрасно, Тристан, нам будет очень весело.

Он посмотрел на меня, нимало не убежденный и вовсе не радостный, но все равно ушел. Я осталась одна. Вернее, думала, что одна.

Свет, яркий, как в летний полдень, померк и стал сперва как в пасмурное утро, потом – как в предрассветный час, но без правильных оттенков и теней. Все было странное, все не такое. Я была совершенно ошеломлена, ошарашена и сомневалась, вправду ли готова к новому приключению. Мне думалось, надо поскорее отыскать кого-нибудь, кто отправит меня назад.