Взлёт над пропастью. 1890-1917 годы.

Разнообразные межведомственные разногласия, требовавшие немалых знаний, выдержки и такта, поручалось рассматривать именно Дмитрию Мартыновичу. Показательно свидетельство прошедшего большой аппаратный путь Н.Н. Покровского: «“Комиссия Сольского” — это было какое-то нарицательное слово: стоило возникнуть какому-нибудь более или менее сложному вопросу в области финансов, кредита, государственной экономии, а впоследствии — и государственного строительства вообще, — и тотчас для его рассмотрения образовывалась высшая комиссия или комитет из министров и других сановников под непременным председательством графа Д.М. Сольского. К этим комиссиям относились с особым уважением ввиду авторитета их председателя, мнение которого имело обыкновенно решающее значение»[78]. Компетентность Сольского признавалась безоговорочно: он славился тем, что знал рассматриваемые дела до мельчайшей подробности, особенно сметы. Представители ведомств старались узнать его мнение до начала заседаний: благодаря этому упрощались спорные вопросы[79]. Многие в верхах повторяли не лишённый иронии его афоризм: в журналах важных совещаний «должно быть написано отнюдь не то, что говорилось, а то, что должно было говориться»[80]. Но главное, Сольский пользовался высоким уважением Николая II, который обсуждал с ним ключевые назначения. Например, Сольский сыграл большую роль в судьбе Э.Д. Плеске, ставшего главой финансового ведомства после отставки Витте. Будучи смертельно болен, Плеске писал: «Всегда буду помнить, чем я обязан Вам в выпавшем на мою долю почёте»[81]. Когда решался вопрос о его преемнике на пост министра финансов, то у кандидатуры Коковцова нашлось немало противников, однако перед императором все их перевесил один голос Сольского[82]. Сегодня считается, что наибольшим влиянием на Николая II пользовался К.П. Победоносцев. Едва ли это утверждение справедливо: например, разговаривая с кем-нибудь, император мог назвать «всемогущего» обер-прокурора Синода «старым болтуном»[83]. Кстати, Сольский явно недолюбливал Победоносцева и не упускал случая на заседаниях Госсовета поставить того в неудобное положение[84].

Совершенно очевидно, какую мощную поддержку приобретал Витте. Но почему же сам Сольский пошёл на тесное сотрудничество с таким малоподготовленным деятелем? На наш взгляд, для него вариант с Витте во многом воспроизводил ситуацию конца 1870-х — начала 1880-х годов, когда ударной реформаторской силой для просвещённой бюрократии стал фаворит Александра II М.Т. Лорис-Меликов. Судя по свидетельствам, которыми мы располагаем сегодня, у двух этих деятелей было немало общего: отсутствие каких-либо государственных навыков, огромная энергия и доверие императора. В подкрепление этой версии скажем несколько слов о Лорисе. Как вспоминали близко наблюдавшие его люди, этот выпускник Николаевского кавалерийского училища, чей отец не знал русского и едва подписывался по-армянски, не располагал необходимыми для большой карьеры образованием и эрудицией, но необыкновенно быстро впитывал всё новое[85]. Кроме того, он прекрасно умел скрывать интеллектуальные изъяны: в ходе бесед больше молчал, «предоставляя говорить другим, а сам лишь зло усмехался, чтобы казалось, что в нём заключён целый мир познаний»[86].