Взлёт над пропастью. 1890-1917 годы.

Устойчивых политических убеждений у него просто не было: в зависимости от ситуации он мог быть и либералом, и славянофилом, и консерватором, и т. д.[87] Но судьбе было угодно, чтобы два сильных человека — А.А. Абаза и Д.А. Милютин, — прошедших большой аппаратный путь и связанных родственными узами (Абаза был женат на сестре Милютина[88]), взяли его в свои руки, и Лорис-Меликов оказался лидером либеральной группировки в верхах[89]. Что касается самого Лориса-Меликова, то он всегда сознавал своё недостаточное знакомство с государственным управлением и, по сути, начал учиться, уже сойдя с правительственной арены. Путаясь порой в понятиях и исторических событиях, он тем не менее мог с двух-трёх слов схватывать существо вопроса[90]. Схожесть с Витте бросается в глаза, однако надо отдать должное Лорису: он не пытался изображать из себя стратега, неизменно «считая себя умнее всех»[91]. Были и другие различия, и тоже не в пользу Витте. Сильная сторона Лориса — врождённая дипломатичность. Военный министр Д.А. Милютин считал его гибким человеком, знающим, в каком смысле с кем говорить, умеющим находить соответствующие слова и выражения[92]. Его называли «большим дипломатом», который легко налаживает отношения с разными людьми[93]. К тому же Лорис-Меликову было присуще личное бескорыстие: близко наблюдавшие его придворные с удовлетворением отмечали, «что Лорис абсолютно честен и бескорыстен в денежном вопросе», и на сей счёт «даже злейшие враги не позволяли себе никаких выпадов»[94].

Ничем подобным Витте похвастать не мог. Кстати, по убеждению В.Н. Коковцова, как раз отсутствие дипломатичности в конечном итоге и стало для него роковым. Грубая назидательность вперемежку с весьма вольными жестами производили на Николая II отталкивающее впечатление[95]. При этом изъяснялся Витте «оловянным» языком: он был напрочь лишён дара художественных характеристик, и это не могло не вызывать у государя отторжения, постепенно переросшего в антипатию[96]. Тем не менее в 1890-х годах (а тем более при Александре III) Витте представлялся вполне подходящим деятелем для продвижения реформаторского курса и нисколько не уступавшим Лорис-Меликову в напористости. Этим, по нашему мнению, и объясняется решение Сольского сотрудничать с Витте, обеспечивая тому необходимую аппаратную устойчивость.

Их сотрудничество тут же начало приносить плоды. В первую очередь, это сказалось на судьбе пакета налоговых законопроектов, внесённых в Государственный совет. Как уже говорилось, минфиновскую инициативу разнесли в пух и прах, уведомив, что она нуждается в коренной доработке[97]. Витте поддержали только глава МВД И.Н. Дурново (с оговорками по поводу квартирного налога) и министр путей сообщения А.К. Кривошеин[98]. Однако после того, как департамент экономии Госсовета возглавил Сольский, отношение к законопроектам кардинально изменилось. Его опытная рука откорректировала все спорные моменты, сняв раздражение вокруг этого вопроса: в результате общее собрание твёрдым большинством (21 — за, 10 — против) приняла по ним положительное решение[99]. Сотрудничество с Сольским сыграло для Витте важную роль при заключении российско-германского торгового договора 1894 года (ещё при жизни Александра III). Для министра финансов дело осложнялось московским купечеством, выступавшим резко против конвенции с немцами. К ним присоединились и влиятельные петербуржцы, жаждавшие насолить «выскочке». Чтобы избежать прямого удара, Витте уговорил императора провести обсуждение договора в Госсовете. Как вспоминали очевидцы, накануне заседания ряд ключевых членов Госсовета собрались дома у Сольского, где и договорились о благоприятном характере предстоящих дебатов; в результате само заседание прошло спокойно[100]. Авторитетный в чиновничьих кругах руководитель департамента экономии оказал министру явную поддержку. И это несмотря на то, что для Сольского эта «дружба» была чревата определёнными минусами. К примеру, видный представитель элиты А.А. Половцев, отдавая дань Сольскому, называл его «опасным и презренным покровителем всякой мерзости и пошлости»[101].