Взлет против ветра

Баталов видит на экране серебрящуюся отметку цели и знает, что это самолет со знаками иностранного государства на широких крыльях. Вот он пронесется над летным полем, включатся объективы съемочных аппаратов, и останется на пленке изображение самолетных стоянок, бетонированных полос и дорожек — всего, чем интересуется та, другая сторона. Баталов даже представил, с какой улыбкой будет держать в руках еще не просохшую пленку какой-нибудь полковник, а то и генерал в форме цвета хаки с мягкими погончиками на плечах. «Будет ли? — со злостью оборвал свои размышления Антон Федосеевич. — Ее еще надо получить!» В сером динамике опять голос Носова, густой и спокойный:

— Идем у чужака в хвосте. Ждем приказаний. Я — тридцать второй.

«Молодец! — отмечает про себя Баталов. — Какой же ты, право, чудо-парень. Но что делать мне? Связываться с командующим — потеряешь время, и нарушитель уйдет, и пленка будет у того — в форме цвета хаки. Да и зачем связываться, ведь я же все-таки хотя и отстраненный, но комдив».

Баталов мгновенно представляет, как сейчас на десятикилометровой высоте рубят синеватый воздух винты трех самолетов, и в каждую секунду тот, чужой, третий, крутым пикированием может ринуться вниз, уходя от преследования. И он спокойным и каким-то почти торжественным голосом открытым текстом посылает в эфир:

— Тридцать второй, тридцать второй. Я — Баталов. Конвоируйте нарушителя на точку, трассами укажите путь.

Он не видел отсюда, с верхнего этажа, как разорвали на десятикилометровой высоте небо огненные трассы, но голос капитана Носова вскоре через динамик вернулся на землю и обрел тревожные интонации:

— Товарищ первый, я — тридцать второй. Он не подчиняется. Хочет уйти!

— Бей! — внезапно с азартом и яростью крикнул Баталов, словно это было не в мирные, спокойные дни послевоенного времени, а в сорок пятом над Одером или даже в сорок первом над Москвой, когда он мог обязать своих ведомых действовать самым беспощадным образом.

— Не понял,— переспросил через секунду Носов.

— Бей! — повторил еще более решительно Баталов. — Пугни его прицельной очередью, а потом опять конвоируйте.

Молчал динамик, наполненный тревожным потрескиванием, и вдруг разразился веселым голосом командира эскадрильи:

— Товарищ первый? Я его только немножечко попугал. Дал очереденку так, что у него полетела на крыле обшивка.

— Подействовало?

— Еще как! Идет к земле как миленький. А мы справа и слева, как на параде, пристроились. Встречайте с духовым оркестром.

Баталов покивал, одобряя подчиненного, но старый, опытный истребитель пробудился в нем, и он предостерегающе посоветовал:

— Тридцать второй... будь осмотрительнее. Ведомый пускай садится вместе с ним, а ты покружи. Если гость вздумает удрать — сбивай! — и прибавил крепкое слово, не имевшее никакого отношения к летной терминологии. Тут же он отдал приказание выслать по тревоге к месту посадки взвод автоматчиков из караульной роты.

Вскоре над островерхими крышами городка, отбрасывая на землю три тени, пронеслись истребители. В центре самолет-нарушитель с желтыми знаками на крыльях, а справа и слева, словно припаянные, шли два истребителя с яркими звездами. Тот, что шел слева, перед самой посадкой отвалил в сторону и боевым разворотом набрал высоту. Туго зазвенел мотор от прибавленных оборотов. Второй наш истребитель остался рядом, лишь чуть-чуть оттянулся назад,- давая нарушителю возможность сесть первым. С небольшого балкончика каменной вышки наблюдал Баталов эту посадку и, когда серое облачко пыли заклубилось за хвостом приземлившейся иностранной машины, весело крикнул штурману:

— Вот теперь докладывай генералу Столетову!

Он возвратился домой уже в сумерках, долго плескался в ванне, мурлыкал себе под нос песенки, какие только приходили на ум, и уже по одному этому Староконь и Аркаша поняли, что Антон Федосеевич чертовски доволен прожитым днем. Староконь отнесся к этому неодобрительно. Аркашка явно возликовал.

— Не вижу, Антоша, повода для лирики, — проворчал Староконь.

Он не успел закончить фразы, как раздался веселый, заливистый звонок телефона. Молодцеватым шагом Баталов подошел к письменному столу, снял трубку.

— Это вы, товарищ командующий? Слушаю, — сказал он не только без какого-либо подобострастия, но даже со скрытой усмешкой, которую опытный Староконь без всякого труда определил.

— Здравствуйте, Антон Федосеевич, здравствуйте, наш богатырь, — послышался приглушенный расстоянием голос. — Вы еще и сами не знаете, какую службу еще раз сослужили нашей отчизне. Вы такой козырь дали нашим дипломатам. Раньше противная сторона отвергала начисто все официальные представления по поводу нарушений суверенного воздушного пространства ГДР. Господа во фраках говорили: простите, но ваши претензии необоснованны. А теперь в наших руках, можно сказать, козырной туз и карта с маршрутом. Завтра все газеты дают сообщение об этом происшествии.

— Простите, товарищ командующий, — дерзко вставил засиявший Баталов, — а приказа о моем отстранении от должности командира дивизии рядышком не опубликуют?