Взлетают голуби

Мы должны работать лучше, говорит как-то матушка в конце февраля, а главное, быстрее, правда, теперь, с новым персоналом, дела и так пойдут лучше, говорит она, мы снова начнем все сначала, хорошо? – и мы долго обсуждаем, кто кому будет помогать в часы пик, то есть, во-первых, утром, между девятью и половиной десятого, потом в обеденное время, с двенадцати до часу, ну и к вечеру, примерно с половины четвертого до половины пятого; мы сидим дома, в столовой, едим маринованные огурцы, салями со сладким перцем, хлеб, йо гурт, и матушка, не отрываясь от еды, составляет список самых важных вещей, на которые следует обращать внимание на кухне либо за стойкой, обслуживая посетителей в зале; Номи высказывается в том смысле, что вообще-то преувеличивать не стоит, пускай не все шло так уж блестяще, но для начала дела складывались довольно хорошо. Верно, Номи права, говорит отец, огромным ножом нарезая тонкие, как бумага, ломтики салями (мне ужасно хочется сказать отцу, как я люблю смотреть, когда его руки двигаются так спокойно и уверенно), матушка тянется за кружком колбасы, потом по очереди оглядывает нас и произносит фразу, которую в дальнейшем будет произносить много раз и которую я пока не знаю, как понимать: у нас тут еще нет своей человеческой судьбы, нам еще нужно для этого поработать.

И так как матушка – единственная среди нас, кто, можно сказать, профессионал в этом деле, то есть знает все до последней детали, то она должна помогать везде, а прежде всего на кухне; отец, тот первое время был загружен выше головы, потому что стряпня – это вовсе не его специальность, но он хочет все делать на высшем уровне и готовит не только много, но и так, чтобы каждое блюдо в любой момент было с пылу с жару, а еще за работой он потягивает вино, которое полагается по рецепту для того или иного блюда, потому что там так душно, в этой крохотной, будто игрушечной кухне, духота просто невыносимая! Если ты начнешь пить, нам конец, говорит матушка по-венгерски, ты хоть сам-то это понимаешь? Пей вечером, я не против, но не в кухне, в кухне – ни в коем случае, ты обещал; обещал, бурчит отец, только надо же еще немножко обжиться. Драгана приходит на работу в семь утра и сразу прижимает свой необъятный живот к раковине, моет овощи, потом готовит салаты, режет овощи, зелень (от нее всегда несет чесноком, и я долго не могу к этому привыкнуть), Драгана постоянно чем-то занята, в первые недели она почти ни слова не произносит, кроме «ja, isch gut»[17], это в ответ на указания отца, что надо еще сделать; ее несловоохотливость в один прекрасный момент сменится болтливостью, и прекрасный этот момент наступит, когда к нам придет работать Глория: Драгана и Глория трещат по-сербохорватски с головокружительной скоростью. Да, и Марлис, она единственная осталась у нас из прежнего персонала, она моет, чистит, трет, ритмичный стук ее тяжелых белых сабо становится такой же частью постоянного шума кухни, как жужжание микроволновки и алчное завывание вытяжки. А матушка – чаще всего именно она со шваброй, ведром, тряпками, в резиновых перчатках бежит в туалет, чтобы вытереть лужу, которая не реже чем раз в неделю появляется на полу под писсуаром; убирать в туалете – это стоит в матушкином списке на первом месте – надо как можно чаще!

В необычно холодный мартовский день, такой студеный, что можно подумать, о конце зимы еще нечего и мечтать, я вспениваю молоко. Я смотрю на свою руку, которая держит кувшин, совершая равномерные, не слишком быстрые вертикальные движения, так что краник, из которого бьет струя пара, медленно ходит в бурлящем молоке вверх и вниз; я слежу, чтобы краник не поднимался над поверхностью молока, иначе все вокруг будет забрызгано: и кофеварка, и стойка, и мои руки, и блузка. И произойдет это быстрее, чем ты успеешь об этом подумать.

Пены нужно много, а горячее молоко вспенить невозможно, поэтому к горячему молоку приходится то и дело подливать холодное, и я думаю, что наверняка есть какое-то логичное физическое объяснение, почему не вспенивается горячее молоко, только мне это объяснение не известно. Зато мне известна маленькая хитрость с минеральной водой, которой научила меня мамика: если налить в молоко чуточку минеральной воды, оно будет легче вспениваться; в тесто для палачинты мамика, кроме молока, всегда добавляет минеральной воды: тогда и тесто пышнее, и палачинта не пригорает.

Я заметила: если ты сосредоточилась на молоке, дело точно кончится плохо; поэтому я, поставив кувшинчик с молоком под краник с паром, свободной рукой наливаю кофе в чашки, беру поднос, расставляю на нем блюдца, кладу ложечки – и одновременно прислушиваюсь. Нагреваясь, молоко издает характерный звук, который делается все выше, и, когда этот звук достигает определенной частоты, я уже знаю, что пора взять кувшинчик и поднести его повыше к кранику. При этом я бросаю быстрый взгляд в окно: там, за окном, стоит голый каштан, показывая мне узловатые, как кулаки, сплетения ветвей.