Читаем Взлетают голуби полностью

И так как мы с Номи не отвечаем, поскольку не знаем, что сказать, Бела продолжает: Business is international[30], что это значит? Business is international, то есть: настоящая коммерция не знает границ, запомните это, девчонки, потому что если ты в самом деле что-то умеешь, то всем наплевать, где находится твой домик, на Востоке или на Западе; вот родители ваши кроют политиков почем зря, а какой в этом смысле? Чушь все это, дерьмо, вот увидите. Мы-то с вами молодые, мы еще дождемся свободы, и Бела, подперев левой рукой локоть, направляет вверх струю дыма, пускает дым кольцами, вот приедете в следующий раз, тут уже куча западных фирм будет наперебой вкладывать в нас деньги, и уж им-то чихать будет на политиков, бизнесмены поймут, что у нас тоже можно много заработать, вот увидите!..

* * *

Тетя Ицу заворачивает в салфетку несколько котлет, оставшихся от вчерашнего застолья, укладывает их в корзину, кладет туда же кусок сала, каравай хлеба, дюжину вареных картофелин, желтый и зеленый перец, как ты думаешь, положить кусочек торта? – спрашивает она шепотом; сладкое никогда не повредит, отвечает матушка, или, может, все-таки повредит? Тетя Ицу смеется, похлопав по своему огромному животу, да уж, мне вот, кажется, повредило, есть что таскать, – и, отрезав большой кусок торта, кладет его в пластмассовую миску, закрывает глубокой тарелкой, еще раз оглядывается в кладовой, что бы еще-то взять? – спрашивает она, потом снимает с гвоздя большую связку чеснока, засовывает ее в корзинку, вот так! – теперь еще кофе, сахар и пакетик красного перца, все, можно идти.

Тетя Ицу, матушка и мы с Номи кое-что задумали; мужчины пускай себе дрыхнут, оправляясь от похмелья в верхних горницах, как называют их тетя Ицу и дядя Пири, хотя дом их, как и все другие дома в окрестностях, одноэтажный (иногда я действительно ясно представляю себе, как они, взявшись за руки, поднимаются по лестнице, чтобы вальяжно развалиться в верхних покоях, – должно быть, потому, что я часто слышала, как дядя Пири кричит, мол, когда-нибудь он ух как перестроит свой дом!), словом, мужчины храпят в верхних горницах, где летом даже днем не открывают жалюзи, чтобы было попрохладнее, а если кто-нибудь и открывает, скажем, тетя Ицу, то для того лишь, чтобы досадить этому тупоголовому Пири, муженьку ее, который столько пьет в последнее время, будто много дней брел по безводной пустыне, и если муженек от неожиданного яркого света вскинет руку, загораживая глаза, хотя рот его при этом и не думает закрываться, сыпля проклятия, то тетя Ицу спокойно так говорит: мол, моим цветам тоже нужно немного света, а кроме того, ты обещал ограду поправить, а то куры вон всю рассаду мне поклевали. Ну ладно, ладно, и дядя Пири натягивает на голову одеяло, а его тощие ноги выглядывают с другой стороны, но по ним никак не определить, что он накануне вечером выпил вы не поверите сколько.

Еще нет шести, мы в летней кухне стоя выпиваем кофе; тетя Ицу показывает на мух: жара сегодня будет особенная, вон мухи уже в такую рань мечутся, пляшут, как сумасшедшие, и я, хотя все еще чувствую себя одуревшей спросонок, смотрю на свою кругленькую тетю, которая стоит передо мной в платье умопомрачительной расцветки, словно мы еще находимся в середине семидесятых годов, и изумляюсь, как это она такую мелочь, как мухи, которые меня разве что выводят из себя, умеет видеть в совершенно непостижимом для меня ракурсе. Ну, в путь, пора, если хотите вернуться вовремя, и тетя Ицу подхватывает корзинку, которую матушка тут же забирает у нее – я все-таки помоложе! – а мы с Номи закидываем на плечи свои сумки, в которые вчера натолкали всякой одежды, и тетя Ицу, прежде чем открыть калитку, грозит собакам кулаком, чтобы они не вздумали выскочить из своей клетушки и залаять, и те послушно убираются к себе, поджав хвосты.

Едва мы отошли от дома, тетя Ицу и матушка тут же взялись под руки и стали тихонько разговаривать, словно давным-давно дожидались этого момента, а мы с Номи шли следом и прислушивались: вдруг до нас долетит обрывок какой-нибудь фразы? Номи, которая, судя по всему, уже совсем проснулась, спрашивает: а вы не могли бы говорить чуть погромче? Нет, отвечает тетя Ицу, даже не оглянувшись, не обязательно вам все знать, узнаете в свое время! Раздосадованная Номи шепчет мне: смотри, как они дружно качают задницами, прямо сиамские близнецы, и смеется; ее смех передается мне; тетя Ицу и матушка останавливаются, и матушка сердито говорит через плечо: а ну-ка, ведите себя прилично, вы уже не маленькие девочки, чтобы дурачиться и хохотать на всю улицу! Но еще и недостаточно взрослые, чтобы знать то, что нам хочется, думаю я, и мы с Номи передразниваем походку тети Ицу и матушки, строим гримасы, обмениваемся всякими знаками, словом, ведем себя точно маленькие глупые девчонки, а все потому, что хотим побольше узнать о Чилле, нашей двоюродной сестре: ведь матушка с тетей Ицу наверняка говорят про нее.

Перейти на страницу:

Все книги серии Первый ряд

Бремя секретов
Бремя секретов

Аки Шимазаки родилась в Японии, в настоящее время живет в Монреале и пишет на французском языке. «Бремя секретов» — цикл из пяти романов («Цубаки», «Хамагури», «Цубаме», «Васуренагуса» и «Хотару»), изданных в Канаде с 1999 по 2004 г. Все они выстроены вокруг одной истории, которая каждый раз рассказывается от лица нового персонажа. Действие начинает разворачиваться в Японии 1920-х гг. и затрагивает жизнь четырех поколений. Судьбы персонажей удивительным образом переплетаются, отражаются друг в друге, словно рифмующиеся строки, и от одного романа к другому читателю открываются новые, неожиданные и порой трагические подробности истории главных героев.В 2005 г. Аки Шимазаки была удостоена литературной премии Губернатора Канады.

Аки Шимазаки

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Антон Райзер
Антон Райзер

Карл Филипп Мориц (1756–1793) – один из ключевых авторов немецкого Просвещения, зачинатель психологии как точной науки. «Он словно младший брат мой,» – с любовью писал о нем Гёте, взгляды которого на природу творчества подверглись существенному влиянию со стороны его младшего современника. «Антон Райзер» (закончен в 1790 году) – первый психологический роман в европейской литературе, несомненно, принадлежит к ее золотому фонду. Вымышленный герой повествования по сути – лишь маска автора, с редкой проницательностью описавшего экзистенциальные муки собственного взросления и поиски своего места во враждебном и равнодушном мире.Изданием этой книги восполняется досадный пробел, существовавший в представлении русского читателя о классической немецкой литературе XVIII века.

Карл Филипп Мориц

Проза / Классическая проза / Классическая проза XVII-XVIII веков / Европейская старинная литература / Древние книги