«Не понимаю, — писал я Наде, — как можно обижать человека, которого еще вчера любил. И какого человека! Галю — прекрасную, добрую, сердечную. Лучшую работницу фабрики и отважную парашютистку, в общем, Человека с большой буквы. Неужели вместо любви, если она кончается, должна прийти жестокость? Значит, не случайна поговорка: от любви до ненависти один шаг? Конечно, я мало знаю жизнь, но мне кажется невозможным, чтобы я вдруг пожелал тебе чего-то плохого или причинил боль. А может, брат по-настоящему не любил Галю? Как все сложно в человеческих отношениях. И непонятно. Я, например, сижу за партой с красивой девочкой, многие ребята вздыхают по ней, а я хоть бы что, равнодушен…»
Теперь, особенно по вечерам, дома у нас поселилась тревожная и тягостная тишина, лишь временами нарушаемая шумом телевизора. Валера и родителям запретил вмешиваться в его личные дела, и никаких разговоров о Гале больше не велось.
Отец (и всегда-то не очень разговорчивый) за последнюю неделю только дважды обратился при мне к Валере. Первый раз — в защиту моего здоровья. Сказал, чтобы Валера в комнате не курил.
— Борис, слава богу, этим у нас не балуется, значит, и приучать его к табачной отраве нечего.
— На лестницу, что ли, каждый раз выходить! — Валера повел нахмуренным взглядом в сторону отца. — Что-то не слышал о таком.
— Если не можешь бросить, значит, будешь выходить. — Твердый и спокойный голос отца как бы исключал всякую попытку продолжать бесполезный спор. — Сидеть Борису в прокуренной комнате и травиться никотином я не позволю.
— Порядочки! — проворчал брат. — Домой, называется, попал!
А второй раз дело было так. Собираясь куда-то уходить, Валера приоткрыл дверь из передней.
— Маман, можно на секундочку?
Отец, понявший, чего он хочет, уменьшил звук телевизора и пальцем поманил Валеру, продолжавшего стоять на пороге в своей нейлоновой куртке с косыми «молниями» карманов:
— Сынок, а тебя на секундочку можно?
Валера насторожился, но решил все обернуть в шутку: парадным шагом подошел к отцу, вскинул ладонь.
— Товарищ командир, рядовой запаса Сомов явился по вашему приказанию!
— Вольно, — без улыбки сказал отец. — Сынок, двадцать один тебе. В такие годы полагается на свои жить.
— Батя, вот на работу устроюсь…
— О том и говорю.
— Между прочим, после армии полагается три месяца законного отпуска.
— Так уж обязательно и три месяца?
— Присмотреться надо, прикинуть, взвесить.
— Пока к ресторанам больше присматриваешься… Раиса, так и быть, выдай ему трешку… Почему бы не пойти куда-нибудь в автохозяйство? Дело знакомое, в армии водил машину. Заработки приличные. А желание будет — поступишь на вечернее отделение института.
— Можно, конечно, и туда, — легко согласился Валера и, взяв деньги, шевельнул в улыбке усами. — Считайте, что в долг беру. А не подкинете по такому случаю еще пару рубликов?
— Хватит, хватит, — сказал отец. — Опять небось в ресторан? С алкашами своими…
— Батя, чего же всех «алкашами» крестить! Приличные ребята.
— Знаю этих приличных! Нет чтобы Галю пригласить.
— Не исключена и такая возможность.
— Возможность! — Отец покривил губы. — Ты сначала прощения у нее выпроси.
Брат самодовольно усмехнулся.
— Это нам, бывалым десантникам, раз плюнуть!
— Слушай, бывалый!.. — Отец, багровея, приподнялся с кресла. — Если в таком тоне посмеешь говорить о Гале, то… не посмотрю, что полтораста килограммов жмешь…
— Отец, все понял, — миролюбиво сказал Валера и приподнял кепку. — Спасибо за доллары. Испаряюсь…
Из этого разговора я так и не понял, как же на самом деле Валера относится к Гале. Неужели и правда воображает, что стоит шевельнуть пальцем, как она все забудет и побежит к нему? А если это лишь слова?..
Я с нетерпением ожидал письма Нади. История Гали и брата вряд ли оставила ее равнодушной. Интересно, что она думает об этом?
Но прежде Надиного я получил другое письмо. Вернее, не я, а Валера. Я лишь достал его из почтового ящика, когда возвращался из школы. Письмо было из того города, в котором проходил службу Валера. Я сразу почувствовал запах, исходивший от конверта. Поднес к носу — точно: пахнет духами. Какие могут быть сомнения — письмо от девушки. Не здесь ли разгадка нового отношения брата к Гале?
Я даже на свет посмотрел конверт, будто мог что-нибудь различить сквозь плотную бумагу.
Держа письмо за уголок, я открыл ключом дверь и вошел в комнату. Валера гладил на кухне брюки. С широкой спиной, в полосатых сиреневых трусах и отцовых шлепанцах без задников, он выглядел смешным и домашним. И зачем только пришло это письмо? Выгладил бы сейчас свои брюки, надел чистую сорочку, красивый галстук и отправился на свидание с Галей. Как было бы хорошо! Так нет, это дурацкое письмо! Спрятать бы его на день или два…
— Что за письмо? — спросил брат. — Не мне?
— Пляши, — невесело сказал я. — Духами пахнет.
— Э, разговорчики! — Валера шмякнул утюг на подставку и поспешно забрал письмо. Тоже понюхал его и, улыбаясь, сокрушенно покрутил головой. — Ну, Наташка! Ну, чертовочка! — Он распечатал конверт и достал листок почтовой бумаги, с голубым цветочком в левом углу.