Взлетная полоса

В тот же день от Валеры пришло письмо, в котором он уведомлял, что на днях выезжает домой. Казалось бы, такое радостное событие, а написал об этом скупо, коротко, без обычных своих шуточек, будто даже и не очень был доволен завтрашней новой жизнью «на гражданке». Топить меня в проруби на этот раз он не собирался, больше беспокоился о своем сером костюме — хорошо ли укрыт, не побила ли моль. И совсем не понравилось мне, что ничего не спросил о Гале. «Хотя, — подумал я, — может, и так все о ней знает из ее писем?..»

Через три дня, в субботу, Галя вернулась из туристической поездки, а в воскресенье была уже у нас и вручала подарки. Мне, правда, привезла не шпагу, а модную вязаную кепку с узеньким козырьком, белым витым шнуром и двумя блестящими пуговицами по бокам. Кепку тут же примерила на мою голову (оказалось, что размер угадала точно) и, отступив на шаг, радостно объявила:

— Очень и очень к лицу! Прямо маршал авиации.

Насчет маршала я не сильно поверил, а вот сама кепка мне понравилась. И мама сказала, что хорошо.

За чаем Галя рассказывала, куда их возили, в каких музеях и театрах побывала, чем кормили и как одеты в Будапеште женщины. А после мама и Галя ушли в другую комнату и, конечно же, говорили о Валере.

Я снова пошел проводить Галю до автобуса. Рассказал, что у Нади умерла бабушка, перед этим долго болела. Сказал, что Надя давно не писала мне, и не знаю, когда теперь напишет. До того ли ей?

— Вы что же, до сих пор не виделись?

— Конечно. И в лицо не знает меня.

— Очень переживаешь?

— Да, очень. — С Галей быть откровенным я не стыдился. — Вот раньше Надя просто нравилась мне, а сейчас… Сейчас даже не знаю… Если бы с ней что-то случилось страшное, я заболел бы. Или, может, даже умер. — Я замолчал, а Галя посмотрела на меня и вздохнула:

— Как это хорошо у вас. Позавидуешь.

Я понял, что она думает о Валерии. И Галя, словно отвечая на мою откровенность, сказала:

— Приезжает Валерий, а ни душе тревожно. Письма его какие-то другие. Не как раньше. Будто чужие. Я это чувствую… Ну ладно! — Она через силу улыбнулась. — Поживем — увидим… Боря, спасибо, что проводил. Вон мой автобус.

Галя уехала. Я остался на темной улице один. И у меня на душе было тревожно. За Галю с братом. За Надю.

Возвращаясь с остановки, я, скорее по привычке, чем надеясь найти письмо, подошел к эстраде, возвышавшейся во мраке темным кубом. Без всякой надежды просунул в щель руку, и сердце сжалось: кошелек, навернутый в прозрачную пленку, лежал на месте.

Пятое письмо Нади. «Здравствуй, мой друг. Четыре дня прошло, как похоронили бабушку. Ты знаешь об этом? Да, ее уже нет. Когда лежала здесь, на столе, неживая, с уставшим и спокойным лицом, она еще была наша. А теперь смотрю на ее пустую кровать, где без сна, задыхаясь, провела она столько ночей, боясь застонать, чтобы никого не потревожить, и понимаю, как стали мы одиноки.

Мне и раньше хотелось, а сейчас особенно, посвятить себя медицине. Дарить людям здоровье, бороться за их жизнь и облегчать страдания — что выше и благородней? Очень хочу стать врачом, хорошим врачом, умелым, понимающим. Только смогу ли?

Я долго не писала тебе. Но теперь ты знаешь причину. До свидания. Напиши мне. В твоих письмах я черпаю силу и бодрость. Н.»

Возвращение брата из армии отметили торжественным семейным ужином. Отец, кажется, превзошел самого себя. В сервизном блюде горкой белел салат оливье, узкую тарелку-селедочницу заполнил паштет его собственного приготовления, а тушеный, со специями кролик источал такой дух, что Валера, втянув носом не меньше четырех литров воздуха, блаженно сказал:

— Теперь-то наконец верю — дома. Ах, батя, в наше бы тебя подразделение вместо ошибки природы — старшего сержанта Куценко. Дал же бог человеку талант: из любого хорошего продукта приготовит несъедобное блюдо.

Видно, и правда старший сержант Куценко не баловал личный состав подразделения вкусной пищей, брат съел чуть ли не половину кролика и все подкладывал себе в тарелку салат.

Под такую мощную закуску он уже не единожды наполнял свою стопку, в чем скоро обогнал отца.

Когда Валера снова взялся за графин, мама спросила:

— Ты не слишком увлекся? — и накрыла рюмку ладонью.

— Ну, по такому случаю… — Валера вопросительно посмотрел на отца. — Батя, скажи…

— Понятно, случай знатный, кто спорит… только ведь градусов в ней… — И отец постучал ногтем по графину с водкой, настоянной на корочках лимона. — Горит… К тому же, сынок, теперь у нее вот спрашивай, у Галочки.

— Галочка-то разрешит! — Валера обнял ее за плечи, заметно смуглевшие под полупрозрачным нейлоном белой кофточки. — Как, товарищ старшина, можно? По причине возвращения из вооруженных сил?

Я подумал, что Гале, казавшейся рядом с ним маленькой и хрупкой, вряд ли понравилось, как он уверенно и твердо обнял ее своими большими руками.

— Не знаю, имею ли на это право — запрещать, разрешать. — Она чуть вскинула голову и тряхнула короткими каштановыми волосами, словно освобождаясь этим движением от его рук.