Взлетная полоса длиною в жизнь

- Влево два метра!.. Назад три!.. Много. Вперёд четыре!.. Ушёл влево, вправо пять! Ещё! Не двигаешься!.. Не уходи назад! - слышались его непрерывные команды.

Через 10-15 минут оба теряли терпение и делали перерыв. После короткого отдыха я занимал снова высоту 20-25 метров, и всё начиналось сначала. И вдруг Оно пришло, это шестое чувство. Я мог регулировать каждый метр. То неподвижно замирая, то сдвигаясь в указанную сторону, я точно выполнял команды "наводчика".

- Отлично, командир, - послышался весёлый голос техника, - теперь мы действительно можем спасать, если потребуется.

Позднее, когда полетел на Ми-8МТ, где был установлен прибор скорости смещения от точки зависания, мне просто "нечего было делать". Не успел я успокоиться и насладиться достигнутым успехом, как подошедший ко мне полковник Ю.М.Тишков, командир вертолётчиков, кандидат технических наук, сказал, загадочно улыбаясь:

- Спасение людей на море ночью для нас то же самое, что для истребителя - полёт на штопор.

- Значит, надо лететь, - коротко ответил я.

И эта ночь пришла. Ох уж эти тёмные южные ночи! После взлёта я взял курс к береговой черте, где возле пирса находилась надувная лодка, предназначенная для спасения экипажа, терпящего бедствие, с четырьмя спасателями на борту. Пролетев над огнями приморского посёлка, мы окунулись в черноту. Ни одного огонька. Вверху тёмное звёздное небо, внизу - одна тьма, без горизонта. Старший группы спасателей сообщил по рации о своём прибытии в заданный район и о включении маяка на "передачу". Глянул на прибор - стрелка пеленга показывала правее. Довернувшись, снизился до пятидесяти метров и начал гасить скорость. Колебания стрелки пеленгования приняли размашистый характер - значит лодка уже близко. Послышался доклад оператора лебёдки о готовности к работе. Включаю фары и одну опускаю вниз для оператора, а второй ищу лодку.

- Переходи на висение и не уменьшай высоту, - слышу голос Тишкова справа.

- Вот они! - непроизвольно воскликнул я, с радостью заметив качавшуюся на волнах лодку и людей с поднятыми головами.

- Снижаться будем точно над ними, иначе "погонишь" их перед собой и перевернёшь, - сказал инструктор, внимательно контролируя каждое моё действие.

Лодка уходит "под меня", и в дальнейшем я действую только по командам оператора. Опускаюсь на высоту 25 м. Всё внимание на авиагоризонт. Ничего вокруг для меня больше не существует. Я ловлю тот тангаж, ту точку на приборе, удерживая которую, можно сбалансировать вертолёт в горизонте, а значит, сохранить высоту постоянной. Я знал коварство ночи и по опыту полётов на истребителях, когда небольшое отвлечение внимания от приборов приводило к неожиданно опасной потере высоты так, как будто её "корова языком слизнула". А сейчас подо мной этой высоты - "кот наплакал". С огромным напряжением добиваюсь фиксации заданной высоты, а сам стараюсь не думать о том, что находится внизу. Все внутренние чувства сконцентрировались в одно - в восприятие поведения вертолёта. Непрерывными мелкими движениями ручки "щупаю" его смещение в этой темноте, сообразуясь с командами оператора. Наконец зависаю точно над лодкой.

- Командир, а теперь - замри... на полчаса, я начинаю работу. Мне остаётся теперь только выдержать: выдержать высоту, выдержать место, просто выдержать это напряжение. Над головой с огромной скоростью, с характерным шумом и свистом носились по кругу лопасти несущего винта. Вертолёт трясло как в лихорадке, тряслись и мы на этом мягком вибростенде.

- Если будет трудно - скажи, я помогу, - слышу голос Тишкова.

"Трудно, это не то слово, - думал я, стиснув зубы, - тогда не стоило и браться за это дело". Когда появлялась возможность бросить взгляд за кабину, то каждый раз там, внизу, в освещённом фарой пространстве, видел одну и ту же картину, заставлявшую меня ещё больше напрягать свою волю и внимание: видел, как тяжёлое "живое косматое существо" тёмно-малахитового цвета непрестанно двигалось в глухой ярости, а его поверхность не рябила, не волновалась, а бурлила и кипела, раздуваемая воздушным смерчем от несущего винта. И я вспомнил такую же неистово кипящую массу, когда впервые полетел зимой за сотню километров от берега на Ка-27 и завис в пятнадцати метрах от воды, решая задачу взаимодействия с подводной лодкой. Осматривая вокруг тяжёлые, в 4-5 баллов, волны, катившиеся до самого горизонта, и, стараясь не смотреть вниз, я ощутил тоскливое чувство одиночества и почувствовал себя "не в своей шкуре". Всё-таки лучше видеть под собой степь, хоть и бескрайнюю, зато твёрдую, а море - наблюдать с пляжа и в более тёплые времена.

"Вот сижу я тут, словно голенький", - подумалось словами одной песни. - Откажи сейчас двигатель - плюхнусь вниз, и одному Богу известно, сколько мне суждено будет поплавать". К этому времени я уже знал, как и сколько ищут человека в открытом море. Невольно я передёрнул плечами, отогнал воспоминания:

- Нет, что бы там ни говорили "мореманы", а на земле лучше.