Взлетная полоса

— Технического нетерпения! — сказал он. — Подпирают нас со всех сторон рядовые и комсомольские массы. Был тут в одном далеком округе такой командир звена Гроховский Павел… Не слыхал? Услышишь еще! Придумал, черт, складные конуса и способ, как при воздушных стрельбах тащить за буксировщиком не один, а три конуса. Хотели его представить на командира отряда, но Петр Ионыч {[2]} понял, что он больше пользы по другому курсу принесет. Только что перевели летчиком-испытателем в Москву, и уже отбоя от него нет! Парашют видишь? Считает, что мы его еще боимся и не понимаем всего смысла! Предлагает конструировать большие парашюты и кидать на них в тылы противника не только бойцов, но и ящики с боеприпасами, легкую артиллерию и даже танкетки!..

— Толково! — подумав, сказал Щепкин. — Только где на столько парашютов шелку набрать? Он же дорогой!

— А он уже свои парашюты из перкали соображает… И знаешь, что? Добьется!

Щепкин ожидал, что Коняев пойдет к автомобилю, но тот сказал:

— Погоди с часок! Есть тут у меня еще одно дельце!

«Дельце» оказалось рискованным и необычным. Даниил вдруг увидел и с удивлением отметил, каким жестким и непреклонным может быть комдив Коняев, когда дело касается авиации. Он тут же отбросил свой внешне благодушный тон, подтянулся, глаза стали напряженно-холодными.

У командирской вышки его ждали, переминаясь, пятеро молодых летчиков в комбинезонах. Они покуривали и смеялись чему-то. Комэск стоял спиной к Коняеву, не видел его.

— Товарищи командиры! — тихо и требовательно бросил Коняев.

Они быстро подравнялись, но смотрели еще улыбчиво. Комэск начал доклад, но Коняев поморщился:

— Что за вид? Надеть шлемы! — сердито блеснул он глазами.

Прошел вдоль шеренги, пристально всматривался в лица, остановился, нахохлился, швырял слова, как камни — резко и тяжело:

— Полет, который вы сейчас будете исполнять, товарищи будущие комэски, не рекордсменство или трюкачество! Вы должны прежде всего о том помнить, что мы военные, а потом уже летчики! От того, что вы сумеете сделать сейчас, зависит не только ваша личная судьба. Вопрос стоит прямо: научиться летать как можно быстрее и воевать не только днем, но и ночью. Вы — первые! Вам же предстоит учить групповым ночным полетам других летчиков в своих эскадрильях. Я подчеркиваю — именно групповым! Я знаю, что вы тренировались почти месяц, знаю, что готовы… Но если кто-нибудь чувствует себя почему-либо неспособным на такое — лучше сказать сейчас. Там, — он поглядел в небо, на котором высыпали звезды, — там будет уже поздно!

Летчики молчали, подобрались, как перед прыжком.

— Ну-ну, поглядим… — буркнул Коняев. — Приступайте!

Они будто растворились в густой и влажной темноте.

Коняев кивнул Щепкину, разрешая подняться за ним на вышку.

На верхней площадке уже стояли люди, молчали, глядя во мглу. На траве поля смутно белели полосы тумана, дальний лес еле заметной чернотой отделялся от звездного, но безлунного неба. Где-то лаяли собаки.

Из черноты возник и покатился на вышку вал смутного моторного гула, на поле, как голубые искры, засверкали язычки на выхлопах всех пяти машин, задрожали, сдвинулись.

— Прожектор! — приказал Коняев.

Где-то внизу и за их спинами заскрипело, залязгало жалюзи прожектора — на поле лег острый голубой луч. В него вырулил и развернулся хвостом к прожектору первый истребитель. В сильном свете биплан казался белым, словно отлитым из тяжелого металла.

— Давайте взлет! — нетерпеливо сказал Коняев.

На вышке щелкнула ракетница. Зеленая ракета взлетела над аэродромом, зависла, рассыпалась искрами и канула вниз.

Самолет двинулся в разбег по лугу, приподнял хвост, оторвался и круто полез вверх.

— Слишком рванул ручку! — напряженно сказал комэск. — Боятся врезаться. Лес кажется совсем рядом, хотя до него почти два километра. Я тоже вчера боялся!

— Помолчите… — хрипло сказал Коняев. Щепкин видел, как мертвой хваткой вцепились в перила его руки, на висках проступила испарина.

Истребитель, разворачиваясь, прогудит над их головами, на его крыльях вспыхнули бортовые огни, зеленый и красный, поплыли между звезд. Самолет становился на круг в ожидании остальных. Ушли один за одним еще три истребителя. Чуть запоздав, разбежался и выпрыгнул в черное небо последний. Теперь над аэродромом было уже множество огоньков.

Дали сигнал на начало маршрута — белую ракету. Огни в небе растянулись в цепочку, уходили в звезды, укатился и смолк слитный гул пяти моторов. Прожектор погас.

— Можно курить, — сказал Коняев, похлопал по карманам комбинезона — искал портсигар.

Щепкин протянул свой. Включили лампочку на вышке, переминаясь, задымили.

— Только бы не разбрелись, не потерялись… — угрюмо сказал комэск.

— Собьются в кучу — еще хуже! Ночь есть ночь!

— Вот именно! — обернулся Коняев. — Бомбардировать нас будут не только днем, но и ночью. И бить бомбардировщики тоже придется ночью.

— Тут главное, как сядут… — послышался неуверенный голос.

— Да все обойдется, маршрут короткий, до поворота на обратный путь тридцать километров. Там тоже прожектор сигналит. Сколько прошло уже? — сказал еще кто-то.

— Шесть минут.