Взлетная полоса

Перекинул блокнот на столе, глянул на размашистую запись: что тут еще из спешных дел?

— Где конструктор Томилин? Я его приглашал на девять тридцать! Уже десять!

Адъютант сказал:

— Томилина не будет, Никита Иваныч… Он сегодня в шесть тридцать экспрессом в Берлин выехал. Срочная командировка.

— Дела-а-а! — крякнул комдив.

Зазвонил прямой телефон на приставном столике, Коняев поспешно снял трубку.

— Точно так… Понял! — сказал он. Положил трубку. Посмотрел рассеянно на насторожившегося адъютанта, перебросил ему ключи, приказал:

— Бери автомобиль! Лети ко мне на квартиру, собери чемоданишко… Шинель не забудь, комбинезон мой полетный. И сам уложись. К двадцати трем ноль-ноль жди у военного коменданта на Курском.

Комдив пошел было к выходу, потом вернулся к сейфу, отомкнул, вытащил маузер в потертой деревянной кобуре с именной пластинкой на крышке, перебросил адъютанту.

— Положи с вещичками… На всякий случай!

— Громоздкая машина, — заметил тот с сомнением.

— Зато проверенная! — буркнул Коняев.

Когда он ушел, адъютант задернул шторы, переключил телефоны на приемную, перешел туда, раскрыл кобуру, извлек тяжелый плоский маузер, хотел разобрать, почистить и смазать. Удивился — маузер был идеально почищен и смазан. Оказывается, комдив держал его все время в боевой готовности, будто твердо и убежденно верил, он еще ему пригодится.

7

Рассветная Москва еще спала, когда Ольга Павловна вздрогнула от громкого стука в дверь. Она проморгалась сонно, сунула ноги в тапочки, кутаясь в шаль, прошла в переднюю.

Негромкий голос Томилина за дверью сказал умоляюще:

— Ляля! Я знаю, ты там стоишь и меня слышишь! Я уезжаю, Ляля! Мне нужно с тобой поговорить!

Она молча пожала плечами, словно он мог это увидеть сквозь зашарпанную толстую дверь с многочисленными замками, засовами и цепочками (Аглая Петровна боялась грабителей), тихо и неслышно вернулась в комнату, стала близ узкого окна, глядя во двор. Во дворе стоял извозчик, в пролетке лежал желтый кожаный чемодан Томилина в ремнях. Похоже, правда уезжает. Ну и бог с ним… Его дела — это его дела. Больше у них общих дел не будет.

Томилин вышел из их подъезда, в сером макинтоше, из-под которого выглядывали дорожные брюки-гольф, вздернул голову и, сняв серую дорожную кепку, прощально помахал. Она отодвинулась от окна. Когда выглянула снова, во дворе никого уже не было. Только воробьи кричали, дрались и клевали просыпанный овес. Ольга с облегчением подумала, что теперь она может спокойно оформить расчет, получать деньги и махнуть на бархатный сезон куда-нибудь в Крым.

На работе ее встретило непонятное возбуждение. В кабинете Томилина сидел профессор Кучеров, распаренный как из бани, и с удовольствием курил одну из томилинских трубок.

Кадровик удивился, что она увольняется, но не протестовал. Только спросил, согласовано ли это с Томилиным. Она не моргнув утвердительно кивнула.

В ожидании, когда ей оформят расчет, она собрала свои вещи, почистила щеточкой шрифт машинки, чтобы новой секретарше не пришлось обвинить ее в неряшестве, покурила… Потом забрела в чертежную, вспомнив, что как-то после ливня оставила там зонт. Он, не тронутый, стоял в углу. Она взяла его и уже собралась было уходить, но ее привлекли громкие голоса.

Студент Николай Николаевич Теткин, красный как рак и злой до последнего предела, заталкивал в парусиновый портфель свои чертежные принадлежности и с вызовом громогласно орал, что ноги его больше здесь не будет, что он вообще не станет защищать никакого диплома и заниматься таким делом. Потому что то, что оставил им Томилин для доработок, есть просто бесстыдно уворованный проект «амфибии» военного летчика Даниила Семеновича Щепкина, с которым он, Теткин, прекрасно знаком.

Ольга Павловна насторожилась, прошлась между столами и кульманами, вглядываясь в чертежи. В чертежной царило молчание, только напряженные затылки сотрудников свидетельствовали, что они слышат все, что орет студент, но всем своим видом показывали, что не верят ни на грош этому наглому выскочке и отвергают такое до изумления откровенное и хамское обвинение в адрес уважаемого шефа. Однако Теткина никто не перебивал, и это говорило о том, что они не без любопытства слушали, что еще он скажет.

Наверное, потому так громко и хлестко прозвучал голос Ольги Павловны, когда она, приглядевшись к чертежам, жестом остановила Теткина и сказала уверенно:

— Это точно аэроплан Модеста Яковлевича Шубина… Все здесь то же самое… Я такое уже видела.

На нее уставились изумленно, и кто-то сказал, покашляв:

— Ольга Павловна, голубушка! Да как вы можете?.. Ну, этот гражданин издает нелепые возгласы, очевидно, по своей технической вполне объяснимой малограмотности! Но вы-то? Неужели вам не стыдно даже перед одним именем Юлия Викторовича? Неужели вы можете так думать всерьез?!

— Могу! — безмятежно и мстительно сказала она. — А вот вы не можете! Даже подумать! Потому что вам всем так удобнее!

* * *

Деньги они с Теткиным получали у кассира вместе, стояли молча. Но, когда она вышла на улицу, он догнал ее, заглянул в лицо, растерянно спросил:

— Уходите? Почему?