Взлетная полоса

Кучеров покосился на конструктора, пожал плечами, но ничего не сказал. Он знал многое, профессор Кучеров. По отделам ползли тихие недоуменные шепотки: отбирают почти законченный проект, кто-то будет строить «амфибию», а Томилин не протестует, почему-то молчит…

— А где эти, как их… Нижние Утки, по-моему? — после недолгого молчания спросил Кучеров.

— Не издевайтесь, — поморщился Томилин. — И, бога ради, не пытайтесь меня утешать! Этого мне еще не хватало!

Он встал и неожиданно предложил:

— Вас проводить?

Кучеров понял, что его вежливо выпроваживают, снял с вешалки шубу, нахлобучил шапку и съязвил:

— Окажите милость…

Проводив Кучерова до поста и бросив: «Проводите товарища!», Юлий Викторович вернулся назад. В приемной стояла зачехленная машинка. Под сердцем больно кольнуло: здесь должна бы сидеть Ольга. Он молча прошел в свой кабинет. Про себя усмехнулся: хитер профессор, а ничего не понял. Впрочем, если честно, то он сам сейчас во многом плохо разбирается. Теткин демонстративно ушел из КБ, считает его, Томилина, плагиатором. Но этого он понимает: юн, горяч, максимален. Но Ляля? Олечка? Ольга Павловна?! Почему она не поверила? Как можно так просто взять и уйти. После всего, что было, кем он для нее был? Ведь жена же… Томилин задумался, потер виски. «Брось врать самому себе, Юлик! Не жена она тебе и никогда не была ею», — честно признался самому себе. Но обижало не это, а то, что не верила, Не верила ни одного дня. Просто терпела…

Приехав из Германии, прямо с вокзала он погнал к ней. Аглая Петровна в квартиру впустила, но на приветствие не ответила и как-то злорадно ухмыльнулась, плавно прошествовав в кухню с Гортензией на руках. Томилин прошел в Лялину комнату, огляделся ошеломленно. Здесь уже давно не жили: на зеркале пыль, кровать скалится железной сеткой, в шифоньере одни вешалки, только на стенке он, Томилин, на фотокарточке в самшитовой рамке. Сидит на камне, в руках удилище, на голове войлочная шляпа, внизу витиеватая надпись: «Привет с Кавказа!» «Сам прибивал. Опускался до такой глупости…»

Старуха кормила в кухне с ложечки таксу. Такса сидела на табурете и недовольно чихала. Каша разлеталась брызгами.

— Аглая Петровна, где Ляля? — сказал он, быстро войдя в кухню.

Старушка удивленно поглядела на него из-под буколек, пожала плечами, загундосила с прононсом:

— Милостивый государь, я тоже женщина! Я ее понимаю… Мне прискорбно это говорить, но я вынуждена заметить, что вы, Юлий Викторович, никогда не пользовались моим благорасположением! Я не обязана сообщать вам, куда уходят дамы от мужчин, которые им не симпатичны! Тем более что, как мне лишь недавно сообщила Ольга Павловна, вы не состояли с нею даже в гражданском браке! И в этом грехе, я полагаю, более всего виновны вы.

Она встала со своего табурета и глазела в упор — высокомерно и презрительно.

— Куда?! — заорал он.

Такса завизжала, старуха опустилась на колени и засюсюкала:

— Не пугайся, мое сокровище! Этот господин сейчас нас покинет и, надеюсь, навсегда!

Томилин наклонился, ухватил таксу за складчатый загривок, понес на весу к окошку и прохрипел:

— Сейчас ваше сокровище вылетит с пятого этажа, если вы не скажете, где она!

Аглая Петровна надела очки, внимательно посмотрела на него и сказала спокойно и неестественно отчетливо:

— Именно такой ваш поступок я и имела в виду, когда заметила вам, что вы не пользуетесь моей симпатией! Иного от вас, Юлий Викторович, я и не ожидала…

Он обмяк, отпустил собаку. Такса посмотрела на него недоуменно, лизнула в руку.

— Простите, — тихо сказал он.

Аглая Петровна щелкнула табакеркой, с шумом втянула с ногтя нюхательный табак, высокомерно оглядела его и пожала плечами.

— Извольте. Если вы этого хотите, я скажу. Вскоре после вашего отъезда в заграничную командировку Ольге Павловне нанес визит молодой человек. Довольно милый, но совершенно невоспитанный и очень высокий. Юный веснушчатый Геркулес. После его рукопожатия у меня две недели болела рука. «Салют, бабуля!» — вот что он заорал с порога. — По-моему, он из вашей конторы.

«Теткин!» — понял Томилин. А Аглая Петровна продолжала:

— Он чрезвычайно горячо и громко — так что я невольно все слышала — уговаривал Лялечку, как это выражаются нынче, начихать на вас. И начать новую жизнь. Работать по прежней должности в каких-то Верхних Индюках. По-моему, так он назвал этот населенный пункт. Она отказалась, я превосходно помню, что она отказалась. А на следующий день собрала вещи и ушла. Сказала, что не вернется. Сейчас я не знаю, где она, Юлий Викторович…

Томилин поверил: не знает. Как это ни странно, но сообщение Аглаи Петровны он воспринял почти спокойно. Может быть, где-то в глубине души он был уже готов к этому. Да и работа волновала его в последние дни особенно сильно. Задерживаясь по ночам в своем новом КБ и стоя перед чистым ватманом, перебирая карандаши и мучительно раздумывая, Томилин пытался представить, что произойдет с авиацией в недалеком будущем.