– Но круглосуточно охранять ее, так, чтобы никто не заметил, тоже невозможно, – указал Иван на очевидное. – Надо брать его сейчас же!
– Ни одной стопроцентной улики у нас нет. Только косвенные, – Шестаков объяснял Черешнину, как учитель школьнику. – Полагаться только на обыск опасно. Он ушлый, думаю, у него все под контролем, ничего не найдем.
Все замолчали, погрузившись в безрадостные раздумья. Старший следователь прокуратуры, по своему обычаю перемещавшийся по кабинету, словно тигр по клетке, бормотал себе что-то под нос, взвешивая возможные «за», «против», «может быть» и «ни в коем случае». И, наконец, огласил вердикт.
– Сделаем вот что: проведем операцию раньше, – заявил Шестаков, и никто не стал с ним спорить. – В течение трех-четырех суток. Нам нужен кто-то, знающий салон досконально. С кем вы там общались?
Через час в кабинете Евгения Шестакова сидела администраторша Жанна и выплакивала показания на мастера тату Кирилла Корчинова, известного так же под прозвищем «Шаман».
– Хозяевам что? Они в отъезде всегда, дауншифтеры, – сетовала Жанна. – А мне все это разгребай… Полицейские, маньяки, заказы…
Выяснилось, что по понедельникам мастера салона работают только полдня, с обеда до вечера. Все, кроме Шамана.
– Он приходит рано и пашет весь день, – рассказывала администратор. – К нему всегда полная запись. Мастер же.
От Жанны потребовали поменять запись Гуляры на понедельник, на самое ранее время, чтобы она была первой в очереди. Жанна уверила, что проблем не возникнет – переносы бывают часто, никаких подозрений это не вызовет.
Не посвящая администраторшу в излишние детали, Шестаков, тем не менее, запугал ее настолько, что Жанна согласилась бы держать рот на замке не то что трое суток, а до конца существования Вселенной.
С Гулярой обошлись тоже строго.
– Эти три дня просидишь тут, – дал распоряжение Шестаков, имея в виду здание прокуратуры. – Здесь никакой Шаман тебя не достанет. Заодно до блеска отработаем операцию.
Естественно, такое развитие событий не могло обойтись без резолюции Манина. Еле сдерживая рвущееся наружу бешенство, он выслушав доклад Гуляры и предложение Шестакова по поимке Шамана. В целом он согласился с планом – лишь с несколькими принципиальными оговорками: во-первых, подробнейшим образом держать его в курсе подготовки к операции, и, во-вторых, категорически не подпускать более к делу Заплаточника Черешнина и Клару.
– Когда все это закончится, вы просто так не отделаетесь. Нарушение на нарушении! Участие в расследовании непонятно кого. Сокрытие улик. Не соблюдения тайны следствия… – Манин отчитывал Шестакова на весь кабинет, но слова его предназначались в первую очередь Гуляре.
Особенно Манина взбесило, что следствие без его ведома в значительной мере велось по уликам, найденным в материалах Филиппа. По которым им уже давно были выданы четкое инструкции: «не принимать во внимание, ввиду отсутствия перспектив».
– Кто руководит нашей прокуратурой? Частные барыги? Торгаши компроматом? – громко возмущался Манин, под «торгашами» несомненно имея Филиппа, ну и, в меньшей степени, Кузнецова, и Ивана с Кларой.
Повелев докладывать ему о каждом шаге операции, разъяренный Алексей Манин выгнал всех из кабинета прочь и сам вскоре тоже уехал: вероятно, снимать накопленный на ответственном посту стресс.
Подготовка к операции по взятию Шамана с поличным началась. Всем заправлял лично Шестаков, отчитывающийся только перед Маниным. По его указанию был занят малый спортзал прокуратуры, который тут же расчертили согласно плану салона, предоставленному администраторшей Жанной. Затем началась отработка совместных действий всей команды. В нее, кроме Гуляры и Шестакова, входила группа захвата, возглавляемая приходящим в себя после семейной драмы Владимиром Ляшкиным. А также техподдержка, в задачу которой входило обеспечение участников операции связью.
Согласно одобренному начальством плану Шестакова, Гуляра, нацепив на себя чувствительный микрофон, имитировала перемещения по территории «Ничего страшного». Жанна, которую заставили сказаться больной, и не выйти на работу, сидела тут же и подробно описывала внутреннее пространство салона, корректируя, при надобности, действия полицейских.
Гуляра раз за разом проходила путь от входных дверей до кабинета Шамана на третьем этаже, повторяя вслух весь маршрут следования – для того, чтобы остальная команда четко представляла, где она находится в данный момент и куда именно направляется.
– Иду… Смотрю на окна… Захожу… – четко проговаривала в микрофон Гуляра. – Поворот налево… Иду мимо кулера… Дошла до лестницы…Вверх по ступенькам… Второй этаж… Поднимаюсь дальше… Дверь…
– Замечаешь хоть что-то опасное, сразу кричишь кодовое слово, – инструктировал Шестаков. – Давай, выберем какое.
При кажущейся несложности задачи кодовое слово выбирали долго. Варианты, приходившие в голову, казались то дурацкими, а то, вдобавок, еще и труднопроизносимыми.
– Вы мне еще «рододендрон» с «Гибралтаром» предложите! – в сердцах возмущалась Гуляра после шестаковского «Дезавуирована!». – Что-то простое давайте!