Взломать шамана

Неожиданно и на втором этаже здания грянул взрыв.

Татуировщик поднял вверх руку с мачете и Шестаков тут же в него выстрелил. Затем еще раз и еще.

Шаман, покачнувшись, рухнул прямо в оконный проем. Разбив своим весом оконное стекло, мастер тату салонов «Ничего страшного» полетел вниз с высоты третьего этажа. Ударившись о подъездный козырек салона, он скатился с него на левую сторону и, с глухим ударом долетев до земли, замер на ней без движения.

К Шаману тут же подлетели бойцы спецназа, старательно продолжая держать на прицеле его большое и, похоже, уже безжизненное тело.

Пожар, между тем, охватил и второй этаж здания.

– Гуляру! Спасайте Гуляру! – кричал Иван Шестакову, которого он все еще видел в окне третьего этажа, через черные клубы дыма.

Но его голос тонул в общем гвалте, поднятом приближающимися пожарными машинами и командами, которыми перебрасывались по рации спецназовцы. Шестаков метался по третьему этажу в сполохах пламени и тучах дыма. Видимо, в поисках своей подчиненной, после отчаянно выкрикнутого кодового слова, не произнесшей в эфире ни единого звука.

С каждой секундой надежды найти ее становилось все меньше, огонь полностью поглотил первый и второй этажи и постепенно захватывал третий. Наконец Владимир Ляшкин стал совсем уже яростно рычать в рацию.

– Все! Все, б…, Женя! Ее уже не спасти! Прыгай в окно! Немедленно, б…! Через минуту от здания ничего не останется! Прыгай, б…, я сказал!

Спецназовцы вместе с пожарными растянули внизу тент, и Шестаков спрыгнул на него большой долговязой кошкой.

Не прошло и минуты, как пожар охватил здание полностью.

Иван подбежал к перепачканному сажей Шестакову и схватил его за лацканы плаща.

– Где она?! Где Гуляра?! Где?!

Шестаков не отвечал, позволяя Ивану мотать себя из стороны в сторону.

– Почему вы оставили ее?! Почему вы ее оставили?! – Иван кричал на старшего следователя прокуратуры, перекрывая страшный треск пламени и даже шум пожарных сирен.

– Прости, – произнес Шестаков, наконец. – Прости. Я виноват. Во всем, что случилось. Прости.

Больше он не сказал ничего. Аккуратно отцепив от себя пальцы Ивана, Шестаков направился к телу маньяка, которого успели оттащить от полыхающего здания в безопасную зону.

Раскинув руки, он лежал на земле, рядом с огромным мечом-мачете и в съехавшей на бок от удара о мостовую маске неизвестного страшного божества. Судя по всему, только что получившего от своего безумного последователя свою последнюю кровавую жертву.

Салон «Ничего страшного», тем временем, будто еще раз взорвался изнутри. Он озарился ярким белым светом, бьющим из пламени пожара во все стороны. Словно нечто светлое и доброе ценой своей жизни одержало там победу над чем-то злым и темным. В сущности, так, на самом деле, и было.

Иван сквозь безостановочно текущие слезы смотрел, как догорает покинутое всеми здание, внутри которого осталась Гуляра. Самый дорогой для него человек, которому он не успел сказать самые важные в своей жизни слова. Черешнин говорил их сейчас. Беззвучно шевеля губами, он сообщал Гуляре, что любит ее и будет любить всегда, какие бы несчастья, беды, горе и трудности не вставали на пути этой огромной, как весь существующий мир, настоящей, истинной и прекрасной любви…

Что с ним было в ближайшие за этим часы и минуты, и, как он оказался у себя дома, Иван Черешнин совершенно не помнил.

Глава 24 Заявление Ивана

За прошедшую пару дней Иван вставал с кровати считанные разы, все время проводя лежа на собранном диване, уткнувшись лицом в его безучастную тканую поверхность. В квартире при этом он был не один. Там, даже можно сказать, было довольно людно.

Во-первых, видя, как Иван переживает потерю любимой, у него практически поселился сосед Ложкин. Черешнин вяло попробовал его выгнать, но тот оказался тверже.

– Бро, я просто побуду рядом. Ты меня и не заметишь, – бескомпромиссно заявил Ложкин. – Как только за тебя перестанет быть страшно, я уйду, обещаю. А пока – извини!

Во-вторых, уже по звонку Ложкина, приехала мать Ивана, Тамара Владимировна. Эту квартиру сына она посещала впервые и с Гулярой знакома тоже не была.

Оглядев длинным царапающим взглядом поежившегося под ним Василия, Тамара коротко спросила о сыне:

– Пьет?

– Неа, – ответил Василий. – Хоть я и предлагал, конечно. Лежит и молчит. Почти не моргает.

Как мог Василий рассказал Тамаре Владимировне о случившемся по телефону, и всю дорогу к сыну она подбирала слова, которые могли бы хоть как-то его утешить.

Мама прошла в комнату и сказала:

– Сынок, я приехала. Вставай, поговорим.

Но Иван своего поведения не изменил.

– Я не хочу говорить, мам. Потом. Пожалуйста, – произнес он в спинку дивана механическим голосом. – Пожалуйста.

– И вот так третий день, – прокомментировал Василий.

– Ничего, пройдет, – уверенно ответила мама и, вздохнув, отправилась на кухню.