Взор синих глаз

Таким образом, она свела его с дороги и повела за собою в поля, направляясь к скалам. На границе того поля, что находилось к морю ближе всех, она изъявила желание сойти с лошади. Пэнси была привязана к шесту, и они оба пошли по неровной тропинке, что вдруг закончилась у плоского выступа, который шел вокруг голубовато-черной скалы, находившейся на высоте, что располагалась на полпути между морем и самой вершиной скального массива. Здесь далеко внизу и перед ними расстилалась бескрайняя гладь океана; здесь на отдельных камнях сидели белые галдящие чайки, которые, мнится, всегда собираются вить гнезда, но вместо этого они вечно расхаживают по скалам туда-сюда. Справа и слева шла зубчатая и зигзагообразная линия разрушенных штормами скальных вершин, кои образовывали гряды, что оканчивались у них под ногами.

Позади молодого человека и девушки были соблазнительный альков и сиденья, созданные самой природой из выступающих скальных масс, и там хватило бы места для двух-трех человек. Эльфрида присела там, и Стефан сел рядом с нею.

– Я опасаюсь, что едва ли правильно для нас находиться также и здесь, – полувопросительно сказала она. – Мы недостаточно долго знаем друг друга для такого рода вещей, не правда ли!

– О нет, – отвечал он ей рассудительно, – мы знаем друг друга уже достаточно.

– Как вы это поняли?

– Такие отношения судят не по длительности знакомства, но по тому, каким образом пролетают минуты, проведенные вместе, и вот они-то и говорят о том, достаточно иль недостаточно мы знаем друг друга.

– Да, я понимаю. Но я бы желала, чтобы папа знал или хотя бы подозревал о том, НАСКОЛЬКО НОВЫМ для себя ДЕЛОМ я занята сейчас. Он ведь об этом совсем даже не думает.

– Эльфи, любимая моя, я бы желал, чтобы мы поженились! С моей стороны неправильно говорить об этом… я знаю, что это так… говорить прежде, чем ты узнаешь обо мне больше, но я все равно желаю этого, как бы там ни было. Любишь ли ты меня глубоко, глубоко?

– Нет! – закричала она в смятении.

Услышав этот решительный отказ, Стефан резко отвернулся и погрузился в грозовое молчание; единственными объектами его интереса на белом свете явно стали три-четыре морские птицы, что кружили в небесной вышине.

– Я не имела в виду останавливать вас таким образом, – нерешительно, с некоторой тревогой молвила она и, видя, что он продолжает хранить молчание, прибавила более встревоженным тоном. – Если вы скажете это снова, то, быть может, я не буду снова столь… столь же непоколебимой… если… если вы не хотите, чтобы я такою была.

– О, моя Эльфрида! – закричал он и поцеловал ее.

Для Эльфриды это был первый поцелуй. И она вела себя так неловко и неопытно: боролась, не переставая, не смягчалась. Она не прикладывала тех явных усилий выбраться из силка, единственным результатом коих становится лишь дальнейшее в нем увязание; с ее стороны не последовало ни положения принятия в конце, ни естественного сближения плеча к плечу, руки с рукой, лица к лицу и, несмотря на стыдливость, правильного положения губ в кульминационный момент. Она не сделала то приятное, хотя кажущееся нечаянным отступление на верхнюю позицию, которое многие отмечают как желание ускорить финал и увеличить взаимное удовольствие влюбленных. Почему? Дело в том, что у нее полностью отсутствовал необходимый опыт. Женщина должна испытать множество поцелуев, чтобы научиться целоваться хорошо.

В сущности, в этих любовных приветствиях искусство ласкать губы друг друга следует принципам, которые лежат в основе трактатов о фокусах, где дается подробное описание, как исполнять трюк под названием «Вытяни карту». Нужно проворно переместить карту, вынуть ее из колоды, быстро и незаметно положить поверх нее другие и вдобавок ничем не выдавать себя до тех пор, пока рука ни о чем не подозревающей особы не потянется к колоде; вытягивание карты должно проделать столь скромно и при этом заботливо, чтобы особа была одурачена, поверив, что она и впрямь выбрала карту, когда на самом деле ей сунули ее в руки.

Что ж, в данном случае такой возможности не было; и Стефан сознавал это – сначала с мимолетным сожалением о том, что его поцелуй испортит то, как она смущенно его принимает, а после с приятнейшим пониманием, что в ее неловкости таится ее очарование.

– И я тебе действительно дорог и ты любишь меня? – спросил он.

– Да.

– Очень сильно?

– Да.

– А могу я спросить тебя, будешь ли ты ждать меня и станешь ли моей женой когда-нибудь?

– Почему бы нет? – наивно сказала она.

– Есть основание для таких «почему», моя Эльфрида.

– Ни одного, насколько мне известно.

– Можешь предположить, что есть некий факт, который касается меня, который делает почти невозможным или для тебя согласиться стать моей женой, или для твоего отца одобрить такую идею?

– Ничто не заставит меня меньше любить тебя: нет ни одного недостатка в твоем характере. То, что ты чист и великодушен, мне известно; и, сознавая это, как же я могу быть к тебе холодна?

– И ничто другое не повлияет на нас… ничто другое, что не затрагивает мой характер, не умалит мою ценность в твоих глазах, Эльфи?