Взор синих глаз

Нежелание говорить откровенно, кое проистекало из того, что Эльфрида в своей простоте мыслила себя во много раз более виноватой, чем на самом деле была, производило разрушительную работу в разуме Найта. Мужчина, одержимый столькими идеями, теперь, когда его первая мечта о невозможном разбилась вдребезги, дрожал, ощущая противоположные с нею чувства; и каждое движение ее черт, каждая дрожь, что пробегала по ее телу, каждое в смущении сказанное слово – все это было в его глазах огромными доказательствами ее испорченности.

– Эльфрида, нам придется теперь распроститься с приятными словами, – сказал Найт. – Нам придется беседовать без всякой вежливости. Смотри мне в глаза и, как ты веришь в Бога, что взирает на нас с небес, ответь мне честно еще на один вопрос. Оставалась ли ты вдали от дома с ним наедине?

– Да.

– Возвращались ли вы домой в тот же день, когда вы его покинули?

– Нет.

Слово упало, как молния, и, казалось, страдают сами небо и земля. Найт отвернулся в сторону. Тем временем на лице Эльфриды установилось выражение полнейшего отчаяния от невозможности объяснить все так, чтобы это перестало казаться таким ужасным, каким оно представало в его воображении, – отчаяние, которое не только убило всякую надежду на прямое объяснение, но и истощило все дополнительные шансы на извинения.

Эта картина впоследствии долгие годы стояла перед глазами Найта: мертвое и коричневое скошенное поле, среди колосьев бурьян, далекий пояс буков, закрывающих контуры особняка, листья которых были красными и смертельно больными.

– Вы должны простить меня, – сказал он. – Мы не поженимся, Эльфрида.

Как много боли причинил он ее душе этими словами, было видно по ее лицу, на котором теперь было выражение, какое бывает у человека, что терпит невыносимую пытку.

– Что ты имеешь в виду, Генри? Ты же просто это сказал, верно?

Она взглянула на него с сомнением снизу вверх и попыталась рассмеяться, словно неправдоподобность его слов была вне всяких вопросов.

– Ты не можешь говорить серьезно, я знаю… я надеюсь, что не можешь… Разумеется, я принадлежу тебе, и ты собираешься сделать меня своей…

– Эльфрида, я говорил с вами слишком резко; я сказал то, что должен был только подумать. Вы мне нравитесь, поэтому позвольте дать совет. Станьте женой своего мужчины так скоро, как это возможно. Как бы вы оба ни устали, вы принадлежите друг другу, и я не стану встревать между вами. Неужели вы думаете, что я хотел бы, неужели вы думаете, что я мог бы хоть на мгновение… Если вы не можете выйти за него немедленно и другой зовет вас замуж, не рассказывайте ему этот секрет после свадьбы, если вы не сделали этого до. Честность будет здесь проклятием.

Пораженная этими словами, она закричала:

– Нет, нет, я не стану ничьей женой до тех пор, пока я твоя; и я должна быть твоей!

– Если мы поженимся…

– Но ты же не ИМЕЛ В ВИДУ… что… что… ты уедешь прочь, бросишь меня и станешь для меня никем… ох, ты не мог!

Судорожные рыдания прервали ее речь, и больше ничего нельзя было разобрать. Она подавила их и продолжала смотреть в его лицо, ища луч надежды, который нельзя было там найти.

– Я иду в дом, – сказал Найт. – Вы не последуете сразу за мной, Эльфрида, я хочу, чтобы вы этого не делали.

– Ох нет; я правда не стану.

– И затем я отправлюсь в Касл-Ботерель. Прощайте.

Он произнес «прощайте» так, как произносил его за день до этого, беззаботным тоном, как произносил все эти временные «прощай» много раз прежде, и, казалось, она решила, что это одно из таких прощаний. Найт не имел в себе силы сказать ей прямо, что уезжает навсегда; он сам едва ли знал точно, что он хотел: должен ли он бежать к ней обратно и окунуться с головой в поток непобедимого чувства или он должен в достаточной степени сломить себя и любовь к ней, объявить последним прощанием это расставание и опять жить в свете как человек, в сердце которого нет места женщинам?

Десять минут спустя он покинул особняк, оставив указания, что если он не вернется вечером, то пусть отошлют багаж в его меблированные комнаты в Лондоне, откуда он намеревался написать мистеру Суонкорту о причинах своего внезапного отъезда. Он спустился в долину и не смог удержаться от того, чтобы не повернуть голову. Он увидел скошенное поле и изящную девичью фигурку в его центре, с лицом, поднятым к небесам. Эльфрида, послушная его воле, как всегда, едва ли сделала шаг в сторону, раз он сказал ей «останься». Он опять взглянул и увидел ее снова, и ее образ преследовал его недели и месяцы спустя. Найт оторвал взор от этой картины, закрыл глаза рукой, словно хотел стереть ее образ, выдохнул низкий стон и продолжал идти.

Глава 35

Ты бросишь ли меня?

Скажи, скажи, что нет![203]