Взорванная тишина

Ему вдруг приходит старая мысль, что путь к безопасности его лично и людей, за которых он отвечает, лежит через этот вражеский пикет. Вспоминается афоризм: «Чтобы уйти от опасности, надо идти к ней». И сразу становится нестерпимым это бездеятельное ожидание. Он протягивает руку, трогает лежащего рядом Хайрулина. Тот переваливается бесшумно, и его скуластое лицо оказывается так близко, как лейтенанту еще не приходилось видеть.

— Давай! — одним дыханием говорит Грач. — Смотри только…

Он не договаривает, уверенный, что Хайрулин и так знает, о чем речь — о тишине, от которой зависит все. Часовой должен рухнуть, как в лучших кинофильмах, без крика, без хрипа, без стука о землю. Для такой «ювелирной» работы нужен опыт, которого ни у кого нет. И это беспокоит лейтенанта, заставляет нервно прислушиваться, мысленно торопить время.

От реки доносится слабый чавкающий звук, в темноте, как условлено, дважды скрипит лягушка. Лейтенант ползет вперед, осторожно ощупывая руками землю и удивляясь, что не встречается ни проводков от мин, ни даже примитивных погремушек. Он не оглядывается, знает, что там, за его спиной, так же осторожно ползут пограничники, каждый к своему месту.

Возле самого бруствера он натыкается на Хайрулина. Тот стоит на четвереньках, брезгливо трет ладонями о траву.

Лейтенант поднимается в рост, перепрыгивает через окоп, мельком заметив на голой утоптанной земле распластанное тело часового с неестественно откинутой головой. Он подбегает к серой стене казармы и вдруг видит, что навстречу ему медленно открывается дверь. В дверях стоит сонно чмокающий солдат без ремня. Грач делает выпад, как на плацу по команде «Длинным — коли», и, взмахнув рукой, бьет солдата гранатой по голове. И в тот же момент рядом гремит выстрел. Так сначала думает Грач. Но сразу же соображает, что это не выстрел, а капсюль гранатный хлопнул от взмаха и через четыре секунды будет взрыв.

— Гранатами — огонь! — торопливо кричит он, бросая свою гранату в темный провал двери. Отскакивает к окну, швыряет туда сорванную с пояса лимонку и, уже падая на землю, слышит звон стекол с другой стороны казармы.

Треск разрывов забивает уши, придавливает тяжестью. И сразу же ночь взрывается криками, резкими, как удары хлыста, винтовочными выстрелами. Гудит на реке катер, кто-то нетерпеливый кричит «ура», плюхаясь в мелкую воду у берега.

Все совершается удивительно быстро. Несколько пленных жмутся к стене, вытянув руки вверх, призрачно серые в первых бликах рассвета. Вокруг толпятся пограничники, вспоминают детали боя, с любопытством разглядывают таких неопасных теперь вражеских солдат.

Мичман Протасов долго ищет начальника заставы, плутая в обманчивых сумерках. Находит его возле крайней хаты разглядывающим в бинокль темную стену камышей.

— Контратаку ждешь?

— Не думаю. Их немного ушло.

— Могут подкрепления подбросить.

— К тому времени нас тут не будет.

Заря расплывается над вербами опаловым веером. Грач внимательно смотрит на нее, словно впервые видит и решительно командует отход. Через минуту десятки лодок шумно, как на мирных соревнованиях, наискосок несутся по реке. Начальник заставы сидит между гребцами, пожимает ушибленным где-то плечом и с удовольствием гладит холодный влажный ствол трофейного пулемета. Позади дымит, догорает вражеский пикет.

Через час, замаскировав катер в глухом ерике, мичман Протасов идет на заставу.

— Прикажете отдыхать? — весело спрашивает он.

Грач поднимается ему навстречу, говорит без улыбки:

— Не придется тебе отдыхать. Приказано срочно возвращаться в Килию.

— Зачем это?

— Возьмешь на борт десантную группу.

Протасов шагает по гулким дощатым мосткам и с грустью думает о Даяне. И вдруг видит деда Ивана, похаживающего с решимостью малость хватившего человека.

— Я слов на ветер не бросаю, — хвастливо говорит дед и кивает на дремлющего на скамье возле калитки председателя сельсовета. И Протасов догадывается, что хитрый старик не пожалел своих погребов и с помощью большой оплетенной бутыли продержал председателя возле себя.

— Спасибо. Но я снова ухожу.

— Я тебе уйду! — сердится дед. — Ты меня не позорь. Женись сначала.

— Так Даяны ж нет.

— Как нет? — Он с треском распахивает калитку и кричит во весь голос: — Ма-арья-а! Давай невесту!

Уснувший после целого дня деловой беготни председатель испуганно вскакивает и снова садится, растерянно улыбаясь. В дверях хаты появляется известная своей настырностью вдова рыбака, утонувшего два года назад.

— Иди, девка, не упрямься. Век благодарить будешь, — приговаривает она, подталкивая Даяну.

— Что ты удумал? — говорит девушка, оказавшись перед мичманом.

— Ухожу я, Даянка. Кто знает, когда в другой раз увидимся.

— Слышишь — уходит, — вмешивается дед. — Уезжает, стало быть. Проводи его не как шалопая, как мужа.

— Будешь ждать меня?

Дед Иван решительно отстраняет Даяну, встает перед мичманом, маленький, задиристый.

— Болтать ты горазд. То у тебя приказ поспешный, то сам же лясы разводишь. Давай женись и езжай на здоровье.

— Свидетели нужны, — говорит председатель, раскрывая книгу.