Взорванная тишина

— Не тре-пись! — глухо сказал другой нарушитель злым, придушенным болью голосом.

— Теперь иди, тащи сюда третьего. Иди, иди, — добавил Гаичка, заметив насторожившийся взгляд нарушителя. — Бежать тебе все равно некуда. Это — Колодец, выхода отсюда нет.

Он нарочно сказал это, хотя и сам толком не знал, где находится. Однако встал, проследил, чтобы нарушитель не кинулся в какую расщелину.

— Теперь сидеть, не разговаривать и не двигаться. Буду стрелять без предупреждения, — сказал Гаичка, когда все трое оказались у стены.

Тучи на западе совсем погасли. Горизонт пододвинулся до соседних рифов. Фигуры нарушителей быстро таяли, сливались с черным фоном камней.

Гаичка начал последовательно вспоминать свои действия и остался доволен собой. Ему понравился и жаргонный тон, невольно взятый в разговоре с нарушителями. Он даже удивился этой своей способности, ибо прежде, сколько помнил, никогда не умел разговаривать так вот зло и небрежно.

Ночь упала быстро, как волна. То было еще видно пену у камней, а то вдруг пропало все — и небо и скалы. Гаичка полулежал на каких-то острых выступах и слушал ночь. Бестолково носился ветер над берегом, шумел в неровностях скал. Гремело море у рифов, монотонно вздыхало на отмели и всхлипывало галькой, словно человек, мучимый во сне одышкой. Гаичке чудился то стук камней под ногами, то движущиеся тени. Несколько раз он готов был стрелять в темноту, но сдерживался, подолгу ждал, затаив дыхание. Ветер трепал давно просохшую куртку, забирался за шиворот, ознобливо щекотал спину. Непрерывно и остро болела грудь. Боль ползла по плечам и скулам, ударами отдавалась в висках.

«Только не спать!» — твердил себе Гаичка. И старался думать о приятном — о друзьях-матросах, о теплом кубрике на самой корме под закутанными в брезент глубинными бомбами.

Однажды к ним в кубрик пришел мичман Сотник, принес альбом с надписью на толстой коленкоровой обложке — «Боевой путь корабля». Гаичка листал его, читал подписи под снимками и все ждал, что вот сейчас, на следующей странице, пойдет речь о настоящих шпионах, о том, как перехватили вражескую подлодку, вторгшуюся в наши воды, или поймали живого диверсанта, или хотя бы спасли судно, разбитое штормом… Но в альбоме были только рассказы об отличниках боевой и политической подготовки, сфотографированных на своих боевых постах, у Знамени части или просто на палубе. И Полонский тоже был в этом альбоме, стоял на мостике с биноклем, приставленным к глазам. Подпись гласила, что благодаря его бдительности была обнаружена унесенная в море прогулочная лодка с двумя курортниками. И курортники были тут, на соседнем снимке, точнее, один курортник и одна курортница — веселая, радостно улыбающаяся молодая пара.

— И эти удрать хотели? — насмешливо спросил кто-то из матросов.

— Ага, подальше от любопытных…

Гаичка пролистнул еще пару страниц и вдруг открыл чистый серый лист. Он даже потрогал шершавую поверхность бумаги и пролистнул еще, не веря, что этим и кончается история части и что никаких шпионов не будет.

— Это — ваши страницы, — сказал мичман Сотник.

Гаичка озорно улыбнулся тогда, быстро положил ладонь на чистую страницу:

— Чур, моя!

Он открыл глаза и ужаснулся, поняв, что задремал. Черная ночь подступала вплотную. Там, где шумел прибой, призраками метались тусклые зеленоватые огни, то извиваясь длинными лентами, то взрываясь фейерверками искр.

«Море светится», — догадался Гаичка. И вдруг похолодел от мысли, что так вот сидеть на одном месте, может быть, совсем не безопасно. Он встал и согнулся от боли во всем теле. Осторожно ощупывая ногами камни, сделал несколько шагов. Его знобило, то ли от боли, то ли от холода. Прижимаясь спиной к скале, нащупал выбоину, втиснулся в нее и стал ждать, вглядываясь в ночь. Прибой все играл тусклыми огнями. Тяжелые тучи висели над непроглядной морской далью. До Гаички дошло, что, раз видно тучи, значит, взошла луна. От этой мысли прошло беспокойство, давившее грудь ознобом.

И вдруг он услышал тихие голоса.

— Чертово место! Никакого прохода.

— Ты до конца дошел?

— Все прощупал. Видно, и в самом деле Колодец.

— Придется через скалы.

— С одной-то рукой?

— Как-нибудь.

— Свалимся в щель, костей не соберем. А тут хоть найдут.

— Из тюрьмы да в тюрьму?

— Лучше, чем подыхать.

Голоса звучали где-то совсем рядом. Осторожно, чтобы не щелкнуть, Гаичка поставил пистолет на боевой взвод.

— И матрос куда-то пропал. Может, спит?

— Плохо ты их знаешь. Раз ушел, значит, раскусил.

— Раскусывать нечего. Что он, дурак — сидеть на одном месте?

— Значит, следит за нами?

— Темнота для всех одинакова.

— Надолго ли темнота? Того гляди, луна выскочит.

— Пристукнуть его…

— Только без мокрых дел. За нарушение пограничного режима — срок и будь здоров, а за пограничника — сам знаешь. Да и не больно-то возьмешь его. Стрелять умеет, убедился…

И тут вдруг посветлело. На какой-то миг тучи разбежались, освободив край висевшей над горизонтом желтой луны.

— Руки вверх! — крикнул Гаичка. — Бегом на свое место!