Взорвать «Аврору»

– Я белых мечтаю бить, товарищ комиссар, – тихо произнесла девушка.

– Так ведь на фронте белые, товарищ Скребцова, они далеко от тебя. Разве что пулей их догонишь. А в ЧК – вот они, рядом… Бей сколько хочешь. И офицеров там без счета. Ну так что скажешь?

И что бы ей сказать тогда «нет»… Не сказала. Внутри нее тогда все словно заледенело. Любые слова – обида, ненависть, жажда мести, разочарование – не подходили для того, чтобы описать ее чувства.

Она отбросила фотографию Владимира и наконец разрыдалась. Кто знал, чего стоило ей сдерживать эти слезы целые сутки?.. Она и ненавидела Владимира сейчас так, как, может быть, не ненавидела его тогда, в восемнадцатом, когда он бросил ее и когда она в отчаянии кинулась на службу в ЧК, и любила его так, как никогда не любила…

Старые ходики на стене гулко отбили одиннадцать. Даша через силу поднялась, вытерла слезы и подошла к платяному шкафу. Вынула оттуда гимнастерку, форменную юбку, сапоги, портупею с оружием. Опустившись на табурет, несколько минут тупо смотрела на все это. Вынула из кобуры новенький, глянцевито блестевший наган, повертела в рукав. И только внезапная мысль о том, что выстрел может разбудить спящего соседа дядю Мишу, остановила ее.

Около одиннадцати Владимир, уставший искать Елену и смирившийся с тем, что теперь она исчезла уже насовсем, оказался на Университетской набережной. Ноги сами принесли его туда. Любимое место влюбленных парочек теперь, в стылый ноябрьский вечер, было пустынным, никто не объяснялся в своих чувствах в тени огромных сфинксов, привезенных когда-то из Египта. И сами они, равнодушные к людским бедам и радостям, сидели на каменных пьедесталах, испещренных иероглифами, молча и мудро, как и подобает свидетелям вечности.

Сабуров устало спустился по истертым каменным ступеням лестницы вниз. Поискал глазами свою любимую каменную скамью, подлокотником для которой служил медный грифон, но увы – никаких грифонов там не оказалось. Видимо, их сдали на металл в голодные годы Гражданской.

Владимир сел на нижнюю ступеньку, рядом с водой. Нева с силой шлепала волной о камень, словно силясь взбежать по лестнице к Академии художеств. Левее, у противоположного берега, ярко светилась огнями «Аврора». Тень от крейсера лежала на черной воде.

Вынув из портфеля портмоне-мину, Сабуров повертел его в руках. Секунду помедлил, глядя на воду. Потом спрятал портмоне обратно, вынул карандаш и блокнот. Задумался…

«Моя дорогая Даша, – писал он, – не знаю, найдет ли тебя это письмо, но все же надеюсь, что ленинградские ГПУшники окажутся такими же благородными, как Захаров, и отыщут тебя, чтобы передать письмо. Помнишь Захарова? Он служит в ГПУ, арестовал меня, но потом отпустил, видимо, догадавшись, что я перешел границу, чтобы увидеть тебя… Хотя и сам тебя любит. Какой-то роман, да и только…

Я хочу, чтобы ты знала – вина перед тобой мучала меня все эти годы. Вина и желание взглянуть тебе в глаза, объясниться… Но судьба пожелала, чтобы я оказался далеко от тебя. А возможности побывать в Совдепии не было до сих пор. Как только она появилась – я здесь.

Интересно, какая ты стала, чем занимаешься? И где ты? Твой брат сказал, что ты переехала в Питер, но в адресном столе сообщили, что Скребцовой нет. Скорее всего, ты замужем, сменила фамилию. Дай Бог тебе счастья, моя единственная…»

– Документы предъявите, гражданин, – сухо сказал кто-то прямо над головой Владимира.

Вздрогнув от неожиданности, он медленно обернулся. На него сверху вниз смотрел рослый детина в черной шинели с красными петлицами. Владимир помнил о том, что это форма советской милиции.

– А в чем дело, товарищ милиционер? – стараясь говорить спокойно, спросил он. – Я что – нарушаю?

– Мне что, я не понял – силу применить? – взревел страж порядка. – Документы!!!

Сабуров пожал плечами, отложил письмо в сторону и полез в портфель. В следующий момент он резко обернулся к милиционеру и сильно ударил его ребром ладони по ноге, одновременно дергая на себя. Тот, не удержавшись, с воплем взмахнул руками и полетел в Неву. Сабуров схватил портфель и в два прыжка преодолел лестницу…

– Стоять!!! – донесся до него истошный захлебывающийся крик.

Остановился он, только пробежав половину Васильевского острова. Замер, прислушался. Тишина. Только где-то далеко сонно лаяли собаки. Сабуров сунул руку в карман, потом во второй, потом лихорадочно переворошил портфель… Письма не было.

– Ч-черт, – процедил он с досадой. – Неужели обронил?

Неподалеку прошумел автомобильный мотор, хлопнули дверцы. Несколько мужских голосов встревоженно, зло перекликались между собой. Прислушавшись, Сабуров снова бросился бежать в глубь двора.

Начальник Ленинградского областного отдела ОГПУ Станислав Адамович Мессинг с благожелательной улыбкой смотрел на только что закончившую доклад Дашу. Она стояла перед ним навытяжку – в форменной гимнастерке, гладко причесанная, со строгим лицом без малейших следов недавних слез.

– Значит, ты уверена, товарищ Скребцова, что твой подопечный Сабуров в Ленинград сегодня не прибывал? – переспросил Мессинг. – Так?