Взорви эти чертовы двери! И другие правила киноделов

И хотя я прожил в Лос-Анджелесе много лет, я так и не приобрел привычку ходить к психотерапевту. Не хочу выкладывать большие суммы денег, чтобы мне сказали то, что я знаю и так: я актер, а значит, по определению ненормальный. Я никогда не обращался к астрологам, медиумам и гадалкам. Лучшей психотерапией для меня всегда был ручной труд в одиночестве и покое. Я люблю мастерить, люблю ухаживать за садом. Возможно, такие предпочтения связаны со счастливыми воспоминаниями о ферме в Норфолке, куда нас эвакуировали во время войны.

Я всегда любил вкусно поесть и стал частым гостем в лондонских ресторанах, которые в больших количествах стали появляться в городе в 1950–1960-е и последующие годы. До 1950-х годов английская кухня была однообразной и пресной, особенно в домах у рабочего класса. Мы ели жареную рыбу с картошкой, угря с мясным пирогом и столовались в местах с неприхотливой едой вроде Lyons Corner. Хорошие рестораны существовали и тогда, но таким, как я, путь туда был заказан из-за высоких цен и дресс-кода: в ресторан полагалось приходить в костюме с галстуком. Костюма с галстуком у меня не было, а когда я попросил отца их мне купить, тот ответил: устройся разносчиком газет. Я так и сделал и даже купил костюм, но денег на обеды в дорогих ресторанах по-прежнему не было. Все пабы, кафе и общественный транспорт переставали работать в половине одиннадцатого вечера, чтобы рабочие не задерживались допоздна и на следующий день могли отработать свою смену.

Помню, как впервые попробовал настоящий американский гамбургер в бакалейном магазинчике Charles Forte’s на Лестер-сквер, рядом с кинотеатром Empire. Как же это было вкусно! Потом появились кофейни, в которых подавали кофе и сэндвичи, а в подвале за полкроны можно было послушать рок-н-ролл. В одном таком заведении — 2i’s на Олд-Комптон-стрит — я слушал Клиффа Ричарда и Томми Стила. Потом в Лондоне один за другим стали открываться итальянские, французские, индийские и китайские рестораны. Наконец в 1976 году я открыл свой ресторан Langan’s Brasserie, основанный на концепции французских ресторанов типа La Coupole, которых я повидал достаточно в Париже, когда был еще парнем без гроша за душой. Я несколько лет подумывал о том, чтобы открыть свой ресторан: несмотря на обилие пабов и закусочных, в Лондоне не было ни одного заведения, похожего на французское кафе. В моем ресторане дресс-код отсутствовал, и я ввел одно-единственное правило для официантов: под страхом увольнения запретил им смотреть на часы в присутствии клиентов.

Затем, не послушавшись совета приятеля, говорившего, что нельзя доверять человеку с итало-франко-английским именем, я объединился с молодым талантливым шеф-поваром Марко Пьером Уайтом и открыл ресторан в Найтсбридже, названный Marco Pierre White (а как еще?). Марко завоевал для нас три мишленовских звезды, но выяснилось, что шеф-повара темпераментом не уступают кинозвездам. Талант Марко обходился мне недешево: например, нам пришлось установить дополнительные двери между кухней и залом, чтобы посетители не слышали ругань, доносящуюся с кухни во время приготовления вкусных блюд. Короче говоря, из кулинарной пустыни, которой был Лондон в 1950-е, сейчас город превратился в рай для гурманов. Мишленовские рестораны здесь на каждом шагу, и можно вкусно и недорого попробовать любую национальную кухню. Я горжусь лондонской гастрономической революцией, к которой тоже приложил руку.

Знаю, что многие считают гольф лекарством от стресса, но я так и не смог полюбить эту игру. Во-первых, из-за Сидни Пуатье. Сидни — самый добрый и мягкий человек, которого только можно представить. Однажды он попытался научить меня играть в гольф, и я оказался настолько бестолковым, что Сидни чуть не вышел из себя. Вторая причина — Шон Коннери. Шон не добрый и не мягкий; он, напротив, любит посоревноваться и может выйти из себя. Когда Шон попытался научить меня играть в гольф, я так взбесил его, что он взял мою клюшку и сломал ее надвое. Ради нашей дружбы с Сидни и Шоном пришлось отказаться от гольфа. Кстати, дружба тоже входит в мою «аптечку первой помощи».

Но я не расстраиваюсь. Не гольф, так садоводство или чилаут. Любое занятие, любая отдушина, лишь бы на время помогала отвлечься от реальности и дать выход накопившимся эмоциям. В минуты, когда мне не удавалось увидеть ничего хорошего в неудачах, придумать способ решения проблемы — да и просто в неудачные дни — родные, друзья и увлечения помогали не зацикливаться на плохом.

Плохие помощники

С годами я также понял, что некоторые вещи совсем не помогают пережить трудные времена, а как раз наоборот. Я пришел к этому осознанию благодаря разным людям; кто-то из них был близок мне, кто-то — почти незнаком.