Читаем Взращивание масс. Модерное государство и советский социализм, 1914–1939 полностью

Первый пятилетний план был попыткой сталинского руководства мобилизовать все существующие людские и природные ресурсы страны и использовать их для ее экономической и социальной трансформации, что считалось жизненно необходимым для обороны и важным шагом на пути к социализму. План требовал кардинального увеличения промышленных мощностей, особенно в сталелитейной и другой тяжелой промышленности. Более того, это была попытка рационализировать экономическую жизнь в соответствии с марксистскими принципами, требовавшими уничтожения рыночных отношений и частной собственности на средства производства. Плановая экономика в сочетании с коллективизацией означала замену мелких (считавшихся неэффективными) производителей и хаоса свободного рынка крупномасштабной государственной промышленностью и подобным же сельским хозяйством. Таким образом, советская плановая экономика была связана с социальным обеспечением в широком смысле этого слова: речь шла о рационализации каждодневной жизни, что должно было позволить добиться максимальной производительности труда каждого человека и максимального вклада в благосостояние общества[178].

Первый пятилетний план действительно мобилизовал огромные трудовые резервы Советского Союза и фактически полностью уничтожил безработицу. Кампания по индустриализации создала огромный спрос на рабочие руки: директора заводов и руководители строительных площадок нанимали столько рабочих, сколько было возможно, чтобы достичь потолка огромных квот. Численность трудовых ресурсов в промышленности с 1928 по 1932 год выросла вдвое, а в одной лишь Москве — со 186,5 тысячи до 433,9 тысячи человек[179]. К 1930 году безработица исчезла полностью, что устранило необходимость выплачивать пособия по безработице. Советские чиновники отменили эти пособия как ненужные в экономике, при которой все взрослые люди имеют работу и, более того, обязаны заниматься «общественно полезным трудом»[180]. Полная занятость не была частью «сетки безопасности» социального государства в современном смысле слова, а полностью соответствовала духу периода между двумя мировыми войнами, когда государственные деятели стремились сохранить производственную мощность своего населения и найти ей применение. Плановая экономика, казалось, обеспечивает более эффективное использование рабочей силы. Вдобавок полная занятость уничтожила ряд социальных проблем, связанных с высокой безработицей в СССР в 1920-е годы[181].

Во время первой пятилетки советское правительство значительно расширило социальное обеспечение для промышленных рабочих. До этого момента в СССР не было пенсий по возрасту; старые рабочие могли начать получать пенсию, только если оказывались нетрудоспособными. В конце 1920-х годов рабочие стали получать пенсии по возрасту (в возрасте пятидесяти пяти лет для женщин и шестидесяти — для мужчин, при условии что они отработали полных двадцать пять лет)[182]. Вдобавок советские власти увеличили социальный фонд страхования для рабочих, а после того как в 1931 году Сталин выступил против уравниловки в заработной плате, советское руководство начало предлагать еще бóльшие страховые выплаты ударникам и рабочим, отработавшим долгий срок на своем месте[183]. В то же время из-за продолжавшейся нехватки рабочих рук власти лишили пособий тех рабочих, которые лишь частично потеряли трудоспособность, — чтобы заставить их оставаться на рабочем месте[184].

В годы первой пятилетки советское руководство начало внедрять социальное страхование при помощи государственных профсоюзов. Этот процесс достиг кульминации в 1933 году, когда Наркомат труда был упразднен и все ресурсы социального страхования были переданы Всесоюзному центральному совету профессиональных союзов (ВЦСПС). С этого момента рабочие получали пособия по нетрудоспособности в профсоюзном бюро своего завода[185]. Профсоюзы начали предоставлять и другие виды социальной помощи, в том числе пособие по материнству, путевки на курорты, стипендии на обучение и чрезвычайную выплату рабочим, не имеющим возможности заплатить за похороны члена семьи[186]. Находившиеся под контролем государства, советские профсоюзы не вели переговоров о зарплате и условиях труда от лица рабочих, но в 1930-е годы получили новую функцию — управление социальной помощью[187].

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги