Взрослая колыбельная

— Насчет медитации. Я наконец понял, что тебе поможет. Нашел похожий слушай в летописях. Слушай, что тебе нужно сделать: запрись на замок в безопасном месте. И помни, что ты там одна и тебе ничего не угрожает. Никто туда не зайдет и не помешает, пока ты не пустишь. Удачи.

Козырнул и ушел. Как-то несерьезно прозвучало, просто, что ли, но Белка задумалась, а после обеда сказала мне:

— Ладно, попробую.

Я была только за. Она так мучилась из-за своей медитации, которая не выходила, что нам приходилось мучиться вместе с ней. Опыт был назначен на послезавтрашний вечер, а местом выбран дом, в котором сдавались комнаты, прямо через дорогу от АТМа.

Тем же вечером ко мне подошла Лелька и передала записку — на плотном листе карандашом было написано с претензией на изящество:

«Сыскарь просит иномирянку прийти в ближайший рабочий день недели не позже восьми часов вечера в сыскной отдел по вопросу, о котором она хотела знать».

— Я попросила брата, он нашел твоего сыскаря, — призналась Леля. — Попросил с тобой встретиться и помочь. Ты в последнее время такая задумчивая, грустная, смотреть больно. А раньше веселая была, искрилась вся, как снежинка, столько надежды и веры в тебе светилось. Может, сыскарь тебе поможет хоть немного и ты станешь прежней?

— Спасибо, Леля!

Больше и сказать ничего не смогла. Неужели правда была веселой, а теперь будто молоко скисшее? И неужели это так заметно?

Была, правда, такая мысль — не ходить. Не хотелось ничего знать. Может, я потому и засыпаю, отказываюсь веселиться? Потому что не желаю ничего видеть и знать. Неужели просто ничего не знать, жить одной минутой — выход? Чем это поможет? Ничем. Просто трусость — переложить свои проблемы и сложности на другого или, как в моем случае, просто сбросить на землю — пускай валяются, пока кто-нибудь мимо не будет проходить да не подберет. Нет, нельзя. Мне никак нельзя грустить.

Следующим вечером я пошла на встречу.

Сыскарь Ахмат Холодный оказался на месте — тощий субъект с очень быстрыми глазами, которые, казалось, ни на миг не останавливались. И его нос шевелился почти как у кролика — быстро и смешно.

— Присаживайтесь, Катя. Помогу, чем смогу. Всегда рад.

На этом его набор фраз, похоже, себя исчерпал. Он попытался пододвинуть мне стул и при этом чуть не ударил локтем в живот. Кажется, встречаться с посетителями для него действительно занятие непривычное, слишком уж неловок.

— Чем могу быть полезен? — выдавил он напоследок, жмурясь, как будто в глаза бил яркий свет.

— Вы расследовали мое дело, верно? Понимаете, о чем я?

— Да, да, конечно. Расследовал. Как только тебя нашли, так и отправился. Все-все рассмотрел: и место происшествия, и окрестности. Ничего не упустил, можешь поверить. Ничегошеньки. Ты отчет читала? — с неожиданной каверзой в голосе спросил он.

— Да. Радетель давал.

— Так какие еще вопросы? Там все написано. С отчетами у нас строго, каждую мелочь нужно отобразить, чтобы ни-ни.

Нос зашевелился, губы дернулись вслед за ним. Поймай я сыскаря раньше, расспрашивала бы обо всем подряд, вдруг что-то бы да узнала, но теперь единственный нужный вопрос сформировался сам собой:

— Посоветуйте, как я могу найти призывателя? Вы к нему, как ни странно, ближе всех. Ну, кроме меня, но у меня ничего не получается, хотя я специально в АТМа поступила, чтобы его вычислить.

Опа! Вот и название этому типу подходящее нашлось — призыватель, и даже напрягаться не пришлось.

— Так, — его нос и губы повторно дернулись. Стало неприятно, как будто передо мной не человек сидит, а монстр. — Так влечет его к тебе, телесно. Краснеть не станешь?

— Нет. С чего мне краснеть?

Однако, боюсь, щеки все же заалели.

— Кто вас, девиц, знает. — Пустые глаза замерли. — Ну, раз краснеть не будешь, слушай. Тянет его к твоему телу. Насчет большой душевной любви — это вряд ли, а от тела твоего отказаться он не способен. И не бросил он тебя из-за того, что тело твое пожалел. Вот и считай — как бы хорошо он ни скрывался, стоит ему тебя увидеть… ну, нагишом… или поцеловать… оторваться он уже не сможет.

— Гадость какая, — пробормотала я, отворачиваясь.

Нет, ну правда ведь гадость! Тело мое он пожалел. Нет, не может быть.

— Что поделать…

Сыскарь наверняка с такими ужасными вещами по работе встречался, что в моем случае гадости никакой не видел. Подумаешь, возжелал телесно? Не убил же? И внутренностями моими, пуская слюни, не обматывался. Я невольно вздрогнула, представив, с чем он имеет дело, а тут я со своей глупой историей. Отрываю от поиска куда более опасных людей.

— Спасибо вам за помощь.

Благодарность сквозь зубы прозвучала не очень, ну что поделать.

— Пожалуйста. Удачи тебе, иномирянка, — с неожиданной теплотой ответил сыскарь.